— Эй, ты! Как тебя зовут?

Орк опустил голову и стал искоса поглядывать по сторонам, пытаясь, по-видимому, найти поддержку у своих сородичей, но те благоразумно отошли от него.

— Я знаю, что ты меня прекрасно понимаешь. Говори!

— Аркас, господин… Это мое имя…

— Ты предал нас, Аркас. А еще ты предал Повелителя, от имени которого говорю я. Схватите его!

Орк принялся причитать хриплым голосом, но Огьер и его молчаливый товарищ Турпин по жесту Махеоласа схватили погонщика мулов за руки и заставили его встать на колени. Время, казалось, остановилось. Все затаили дыхание, никто не двигался, и даже Аркас прекратил хныкать: он смотрел, не отрываясь, на двух гоблинов, которые подходили к нему, держа в руках ведра, наполненные черной жижей. Они без малейших колебаний начали обливать ею погонщика мулов, и Огьер с Турпином сразу же выпустили его, чтобы жижа не попала на них. Орк резко выпрямился и бросился к широко раскрытым воротам, но подскользнулся на жиже и шлепнулся на землю. Когда он попытался встать на ноги, один из гоблинов размахнулся уже пустым ведром, которое держал в руке, и ударил им орка по голове с такой силой, что тот рухнул наземь с лицом, разбитым в кровь.

— Никто не может обманывать Повелителя! — крикнул Махеолас.

Ллиана посмотрела на него и с ужасом поняла, что сейчас должно будет произойти. Лицо Махеоласа перекосилось, в его глазах засветились злобные огоньки, а губы искривились в жуткой ухмылке.

— Сжечь его!

Аркас снова попытался подняться на ноги, и гоблин снова сильным ударом сбил его с ног. Один из орков подошел к своему несчастному сородичу и стал лить на него какое-то месиво золотистого цвета, густое и липкое, как мед, — смесь серы и смолы. Как только к поднесли факел, месиво тут же вспыхнуло голубоватым пламенем. Когда вслед за золотистым месивом загорелась и черная жижа, душераздирающие крики погонщика мулов на мгновение заглушил хлопок, похожий на звук взрыва, а затем в течение нескольких мгновений несчастный орк катался в ужасных конвульсиях, продолжая неистово вопить. Вскоре его крики стихли, а туловище скрючилось. Воздух наполнился жутким запахом горелой плоти.

Ллиана отошла назад, к своим сородичам. Она едва стояла на ногах, руки дрожали, и она еле подавляла в себе тошноту. Кроме ужаса, который вызвала только что увиденная ею сцена, эльфийка испытывала также чувство стыда и вины. Этот орк не был ей дорог, и к его смерти — какой бы ужасной она ни была — Ллиана относилась равнодушно. Однако любого эльфа очень удивило бы подобное внезапное и ничем не обоснованное проявление жестокости. Это была, по крайней мере, одна из черт, которая имелась как у монстров, так и у людей…

Махеолас сидел в седле с каменным лицом и в своем длинном черном одеянии был похож на призрака кого-то из умерших. Одного лишь жеста ему хватило для того, чтобы отправить восвояси отряд гоблинов, поджидавший их в этой малюсенькой крепости, и Ллиана вместе с другими воинами отряда Махеоласа посторонилась, чтобы дать гоблинам возможность выйти через ворота. Гоблины покидали форпост, потупив взгляд. Со стороны могло показаться, что это потерпевший поражение отряд покидает поле боя — что, в общем-то, было отчасти правдой. Махеолас, во всяком случае, выглядел таким самодовольным, как будто он и в самом деле одержал великую победу. От проявленной им совсем недавно слабости не осталось и следа: исчезла его бледность, стерлась его — почти женская — красота, отпустил его и страх, который охватил его, когда ему показалось, что ему пришел конец. Словно в силу какого-то волшебства, Махеолас за несколько секунд превратился в безжалостного монстра, еще более ужасного, чем те гоблины, которых он заставил ему подчиниться. Это вызвало у Ллианы страх.

Не обращая ни малейшего внимания на тело, которое догорало посреди форпоста, орки, составлявшие его гарнизон, приставили к стенам две длинные лестницы и привязали к веревкам железные крюки. Один из этих орков подошел к Махеоласу и, несколько раз ему поклонившись, протянул ему кувшинчик. Подросток стал пить большими глотками. Опустошив кувшинчик, он бросил его на землю, а затем повернулся к своему отряду и посмотрел на него таким взглядом, как будто лишь только что заметил, что этот отряд находится здесь.

— Ну и чего вы ждете? — крикнул он. — Это все, на что способны омкюнзы? А ну-ка быстренько взяли лестницы! Они нам очень даже пригодятся! Вы что, забыли, зачем мы здесь? До Агор-Дола отсюда — всего лишь две или три мили! Ом гюранлаа, тог гюранлаа, саках кхазад гатхол! Базаган кхазад! Базаган!

Воины стояли и слушали с нерешительным видом, но затем Ллиана, схватив одну из веревок с железным крюком, направилась к выходу из крепости. За ней устремились сначала эльфы, а затем — и все остальные воины.

За час до наступления темноты они подошли к Агор-Долу.

День, который сейчас уже заканчивался, был очень странным.

Не прошло и трех часов после встречи двух королей, как десять отрядов рыцарей и конных лучников собрались перед стенами города. Общая численность этих воинов составляла не менее пяти сотен, и все они были готовы убыть на рассвете в Ха-Баг. Было решено, что войско будет держаться сзади, на расстоянии как минимум одного льё от Морврина и его эскорта и что оно станет вмешиваться только в том случае, если барону Горлуа потребуется помощь. Короля Элианда, кроме Горлуа, должны были сопровождать всего лишь несколько всадников из числа бывалых воинов, которых Горлуа видел раньше лишь мельком и преданность которых королю Керу не вызывала ни малейших сомнений. Сенешаль Буркан подобрал для Морврина боевого коня рыжей масти с длинной коричневой гривой, однако эльф отказался от предложения ехать верхом, сказав, что предпочитает отправиться в путь пешком. Рано утром всадники и король Элианда, бегущий рядом с ними, покинули город Лот.

Люди поначалу придерживали лошадей, но потом осознали, что Морврин способен часами бежать со скоростью скачущей галопом лошади, и то, что показалось им сначала своего рода игрой, в конце концов вызвало у них страх. Как этот эльф мог бежать без устали в течение целого часа, останавливаясь только тогда, когда возникала необходимость напоить лошадей?.. Когда наступила ночь и пришлось разбивать лагерь, все спутники Морврина смотрели на него со смешанным чувством восхищения, страха и зависти.

По распоряжению Горлуа воины развели костер. Они еще не достигли края королевских владений — на границе которых как раз и находился Ха-Баг, — а потому барон счел, что еще рано начинать вести себя так, как будто они находятся на вражеской территории. Когда он приказывал развести костер, у него не было никаких задних мыслей насчет Морврина, потому что он не знал нравы эльфов достаточно хорошо для того, чтобы предвидеть, что костер отпугнет их короля. Морврин же, увидев, как разгорается пламя, отошел в сторону и расположился поодаль от костра, и это очень не понравилось его спутникам, не понявшим причины такого его поступка.

Горлуа, завернувшись в плащ и улегшись на земле, долго не мог заснуть. Во время ужина он сильно вздрагивал каждый раз, когда раздавался треск какой-нибудь сухой веточки: ему казалось, что вот-вот на его отряд нападет с бешеными криками банда головорезов во главе с Гаэлем. Однако реальных оснований для подобных ожиданий пока что не имелось. Посланцу, отправленному Пеллегуном накануне, потребуется не менее двух дней дня того, чтобы добраться до города гномов, а там ему еще нужно будет разыскать Гаэля, показать ему руну березы и убедить его собрать достаточное число головорезов, способных справиться с отрядом, сопровождающим Морврина… Если рассуждать логически, то ничего не должно было произойти аж до завтрашнего дня.