Мертвая тишина объяла нас. Мы сидели в сгущавшихся сумерках, не разговаривая и даже, кажется, ни о чем не думая. Слишком страшными оказались новости, принесенные хазарским следопытом. В конце концов Морут собрал дров и развел костер. Когда пламя запылало, я вздрогнул и отшатнулся, словно бы очнувшись от дурного сна.

Не было нужды обсуждать наши дальнейшие планы. Холодный черный гнев окутывал нас, словно хаар из Хеля. А затем Тордис произнесла слова, которые вертелись у всех в голове.

— Вот он, дар Одина, — сказала она. — И почему вы думаете, что нам удалось избежать Фафнирова проклятия?

— Мы убьем их всех, — прорычал Хленни с искаженным от злобы лицом.

Рыжий Ньяль прикоснулся к его руке.

— Поздно тушить пожар, коли осталась одна зола, — грустно сказал он и, по своему обыкновению, добавил: — Так моя бабка говаривала.

А у меня из памяти все не шел тот сон, в котором я беседовал с Одином. Помнится, он пообещал, что рано или поздно Одноглазый потребует от меня жертвы — нечто такое, что дорого моему сердцу. Проклятый бог-перевертыш! Никогда не знаешь, чем обернутся его обещания. Да, Одноглазый и Один — не одно и то же, но это дела не меняло. Как ни крути, а мне пришлось принести в жертву моего побратима.

До сего момента я не сознавал, насколько ненавижу Всеотца Одина. Я ненавидел его холодной и злой ненавистью, когда мы загасили костер, разведенный Морутом, и двинулись вслед за маленьким следопытом. Подобно стае голодных волков, мы двигались по обледеневшей степи, которая, словно в насмешку, сверкала и переливалась под нашими ногами. Вот тебе и вожделенные сокровища… И еще сильнее я ненавидел Одина, когда мы дошли до того места, где лежал одинокий труп Квасира, заботливо обернутый плащом Торгунны.

Я не нашел в себе сил заглянуть в изуродованное лицо друга. Мы просто перевязали его тело веревками и потащили за собой, как кучу замерзших мехов. Нам приходилось нелегко, ибо все мы были голодными и уставшими, но никто не жаловался. Разве могли мы бросить своего побратима на поживу степным волкам?

Когда забрезжил рассвет, мы остановились на стоянку под прикрытием негустой березовой рощицы на берегу крепостного рва. Долгая прогулка под луной не смогла изгнать боль и тоску из наших сердец, мы никак не могли смириться с потерей Квасира.

Впереди, за рвом, раскинулось беспорядочное скопление временных жилищ степняков. Сплошные темные юрты и хижины, кое-где расцвеченные пляшущими огоньками. Селение постепенно просыпалось, и до нас доносился нестройный хор приглушенных голосов, в который вплетался собачий лай и жалобное блеяние овец.

Справа от нас белели могучие стены Белой Вежи, местами окрашенные в розоватый цвет кострами стражников.

Я послал Морута вперед — разузнать, где находятся лодки князя и где прячут Торгунну.

— Я так понимаю, у тебя есть какой-то хитрый план? — спросил Гизур.

Финн заворчал себе под нос, выуживая из сапога «римский костыль». Уж он-то догадывался, каков мой хитрый план. Когда я изложил свои соображения, Гизур долго хмурился и скреб в черной, спутанной бороде. То, что я предлагал, ему не сильно понравилось. Но после непродолжительных обсуждений — когда каждый высказался и обложил своего товарища — стало ясно: мой план, пусть и не больно хитрый, является единственно выполнимым.

А посему мы остались на месте, дожидаясь возвращения Морута. Тем временем понемногу рассветало, зимний день вступал в свои права. Люди были заняты обычными приготовлениями к предстоящей схватке: поправляли ремни, начищали оружие. Беспокоиться об имуществе не приходилось. Все, что нам когда-то принадлежало, уехало в повозках новгородцев. У нас же осталось лишь то, что было на нас, и то, что мы держали в руках.

Этого было вполне достаточно для того, что нам предстояло совершить. Поэтому, когда Морут наконец появился, нам не потребовалось много времени на сборы. Подхватив свой топор, я обернулся к товарищам, зная, что они ждут традиционного напутствия. Я мучительно искал нужные слова и ничего не находил. В горле стоял комок, мешавший дышать. Ну и ладно. И без того все ясно… Я бросил взгляд на темный спеленатый куль, лежавший на снегу. Рядом стояли двое побратимов, которые потащат его за собой. Остальные тоже посмотрели на тело Квасира, и в глазах их зажглась яростная решимость.

— Хейя! — негромко воскликнул Финн и привычным движением сунул в зубы свой «костыль».

Потом мы молча порысили вперед — хищная стая безжалостных, жаждущих мщения волков.

Собственно, никакого особого плана у нас не было. Морут так и сказал, выслушав наши сбивчивые объяснения. Мы просто собирались неожиданно напасть на противника — тот факт, что мы по одному появимся из скопления юрт, домишек и заборов, должен был обеспечить внезапность нашего нападения, но он же и мешал нам выстроить надежную стену щитов. Итак, мы пробираемся через зимний лагерь степняков и движемся к стоянке новгородцев, убивая всех, кого встретим по пути. Там мы отыскиваем Торгунну, захватываем лодку и, как сумасшедшие, гребем по направлению к разветвленной сети проток и каналов, в конечном счете выводящих к Азову.

— Ну, что ж, вполне в вашем северном духе, — дал свою оценку Морут. — Грубо, жестоко и совершенно бесхитростно.

— А мне нравится, — кровожадно оскалился Финн.

— Что только доказывает мою правоту, — вздохнул хазарин.

И мы побежали. Перебрались через замерзший ров и углубились в селение. Нам приходилось огибать жалкие лачуги, на ходу перескакивать через плетеные изгороди и пинать попадавшихся под ноги коз.

Впереди смутной громадой маячила могучая крепость Саркела, Белый Замок, как его здесь называют. Издалека он напоминал огромный ледяной айсберг, белевший на фоне темного моря. Где-то там, у реки, стояла дружина князя Владимира. Небось трясутся сейчас от холода и дожидаются, когда рассветет и можно будет погрузиться на лодки. У Добрыни хватит ума, чтобы понять: лучше не испытывать судьбу и убраться отсюда подобру-поздорову, пока беловежский гарнизон не решился на них напасть.

Мы были волчьей стаей — стремительной и опасной, — но и охота нам предстояла нешуточная. Ибо впереди нас ждала свора не менее свирепых и опасных волкодавов.

Мне пришлось ненадолго задержаться, дабы убедиться, что Тордис ведет Коротышку в нужном направлении и что у нее хватит сил удержать его в стороне от схватки. Затем я последовал за своими побратимами и сразу же угодил в самую гущу бестолкового и взволнованного табуна лошадей. Ятра Одина! Пока я — все еще оглядываясь на Тордис с Элдгримом — распихивал мохнатых лошадок, одна из них так толкнула меня своим костистым крупом, что я налетел на ближайшую юрту. Раздался треск ломаемых перегородок, и постройка опасно накренилась. Чья-то рука откинула входной полог. В освещенном прямоугольнике появилась темная фигура и разразилась гневной бранью. Я зарычал, женщина (а это все же была женщина) плюнула мне в лицо. Тогда я замахнулся на нее своим топором, и она с визгом скрылась внутри юрты.