Вернемся наконец к моему изначальному вопросу о функциях и определении религии. Теперь мы видим, почему так трудно дать это определение: функции религии менялись по мере ее развития, как это происходило, например, с электрическими органами рыб. Более того, религия меняла свои функции в большей степени, чем электрические органы, которые приобрели всего шесть функций по сравнению с семью, характеризующими различные религии (табл. 9.3).

Из этих семи функций четыре полностью отсутствовали на одном этапе истории религии, а на другом этапе пять присутствовали, но их значение уменьшалось. Две функции уже возникли и полностью развились к моменту появления мыслящих, способных рассуждать людей около 50,000 лет до н.э., но на протяжении последнего тысячелетия они стабильно теряют свое значение: это привлечение сверхъестественного для объяснения мира (эта функция особенно резко сокращается) и снятие беспокойства из-за неконтролируемых опасностей с помощью ритуалов.

Эти изменения в функциях религии делают ее определение более трудным, чем объяснение развития электрических органов, которые по крайней мере обладают одним общим свойством: они способны создавать эмпирически обнаруживаемое электрическое поле, в то время как не существует какой-то одной характеристики, присущей всем религиям. Я рискну добавить еще одно определение к приведенным в таблице 9.1:

Это мое собственное определение, оно кажется столь же вымученным, как и большинство определений из таблицы 9.1, но мне кажется, что оно отвечает реальному положению дел.

Что можно сказать о будущем религии? Это зависит от того, какую форму примет мир через 30 лет. Если уровень жизни будет повышаться во всем мире, тогда функции религии 1 и 4-7 на таблице 9.1 будут продолжать терять значение, но функции 2 и 3, как мне представляется, сохранятся. Особое значение получат поиски смысла индивидуальной жизни и смерти, пусть с научной точки зрения эти поиски и не имеют никакого значения. Но даже если ответ науки на вопрос о смысле жизни истинен, а то, что предлагает религия, лишь иллюзия, многие люди все же будут продолжать отвергать ответ науки. Если, с другой стороны, значительная часть мира погрязнет в нищете или, хуже того, мировая экономика, благополучие и глобальный мир будут разрушены, тогда все функции религии, даже привлечение сверхъестественного для объяснения мира, могут пережить возрождение. Поколение моих детей увидит ответ на эти вопросы.

Однажды я неделю провел в лагере в горном лесу с двадцатью горцами-новогвинейцами. Как-то вечером разговор вокруг костра шел на нескольких местных наречиях плюс двух lingua franca: ток-писин и моту, как обычно и случается, когда вместе собираются представители различных новогвинейских племен. Я уже привык к тому, что сталкиваюсь с новым языком каждый раз, как перемещаюсь на 10-20 миль по новогвинейскому Нагорью. Я только что побывал в низменной части Новой Гвинеи, где один из моих друзей рассказал мне о том, что в окрестностях его деревни говорят на пяти разных языках, что он еще в детстве овладел ими, играя с другими детьми, а потом, начав учиться в школе, выучил еще три. Тем вечером я из любопытства обошел сидящих у костра и попросил каждого назвать языки, на которых он “говорил”, т.е. которые знал достаточно, чтобы поддерживать разговор.

Любой из тех 20 новогвинейцев владел как минимум пятью языками. Несколько человек знали от 8 до 12, а чемпионом оказался горец, говоривший на 15. За исключением английского, который новогвинейцы часто учат в школе по учебнику, остальными языками они овладели в процессе общения, без всяких книг. Предваряя возможное возражение, скажу, что местные языки, перечисленные тем вечером, были взаимно недоступны для понимания, а не просто являлись диалектами одного и того же наречия. Некоторые из них были тональными, как китайский, другие — нет, и принадлежали они к различным языковым семьям.

В Соединенных Штатах, с другой стороны, большинство коренных американцев — монолингвы (то есть владеют лишь одним языком). Образованные европейцы обычно владеют двумя-тремя языками, иногда больше; они изучают в школе не только родной язык. Лингвистический контраст между новогвинейцами, собравшимися у нашего костра, и современными американцами или европейцами показывает широко распространенные различия в употреблении языка малочисленными народностями и в обществе современных государств — различия, которые в будущем будут только увеличиваться. В нашем прошлом, как и в сегодняшней Новой Гвинее, на каждом языке говорило гораздо меньше людей, чем теперь на языке любого из современных государств; вероятно, сравнительно бóльшая доля населения говорила на нескольких или на двух языках, освоив их в процессе общения с детства, а не благодаря формальному изучению в школе.

Как это ни печально, языки исчезают теперь быстрее, чем когда-либо раньше в человеческой истории. Если современная тенденция сохранится, 95% языков, унаследованных нами после тысячелетий их существования, станут исчезнувшими или вымирающими к 2100 году. К тому времени половина существующих ныне языков исчезнет, а большинство оставшихся станут выходить из употребления и будут использоваться только стариками; лишь незначительное меньшинство “живых” языков будет передаваться от родителей детям. Языки исчезают так быстро — примерно по одному каждые девять дней, — а лингвистов, изучающих их, так мало, что время истекает на глазах: возможно, не удастся описать и зафиксировать большинство языков до того, как они исчезнут. Лингвисты участвуют в такой же гонке со временем, что и биологи, осознавшие, что большинство видов животных и растений в мире подвергается опасности вымирания до того, как они будут описаны. Мы постоянно слышим обеспокоенные сообщения об ускоряющемся исчезновении птиц, лягушек и других живых существ по мере того, как наша “цивилизация кока-колы” распространяется по миру. Гораздо меньше внимания уделяется исчезновению языков и их важнейшей роли в выживании туземных культур. Каждый язык — средство выражения уникального способа мышления, уникального взгляда на мир, создания уникальной литературы. Поэтому нам грозит трагедия неизбежной потери большей части нашего культурного наследия, связанная с потерей большей части наших языков.