оттенкам настроений, а эстонские музыканты частично утратили ту непосредственность и искренность, без которых рок-музыка теряет смысл, превращаясь в модификацию массового попса. Правда, взамен они приобрели огромный концертный опыт, но он мог стать полезным лишь при наличии оригинальных идей и замыслов. А их не всегда хватало. Сложнее стало и с современным техническим оснащением. Интерес к эстонской рок- и поп-музыке заметно уменьшился, и акцент вновь сместился на дела внутренние, в пределах республики. И здесь есть на что обратить внимание.

Традиция Дней музыки в Тарту не имела аналогов в нашей стране. Впервые они проводились в 1979 по инициативе студентов Тартуского университета. С тех пор в мае в этом городе собирались музыканты. Постепенно сформировалась концепция фестиваля.

”ДМТ" были мероприятием, скажем так, элитарно-эстетским. Относительно небольшой концертный зал театра "Ванемуйне" вмещал лишь малую часть желающих, зато среди гостей было множество журналистов, выступления записывались радио и телевидением. В общем, знакомая картина: широкая аудитория знакомится с происходящим через призму своего рода экспертной оценки. Личные симпатии оргкомитета и оценки жюри формировали атмосферу рафинированной музыкальности, которая, хотя и начиналась с рока (и в первые годы все это носило название "рок-фестивалей"), со временем явно расширилась, включив самые разные музыкальные направления. Процесс был абсолютно ненасильственный и протекал по своей внутренней логике.

В разные годы существовали различные формы работы жюри. В конечном счете сформировалась т. н. коллегия экспертов (журналисты, композиторы, социологи, музыканты, просто авторитетные в эстонском рок-мире люди — до 30 человек), которая выносила свое суждение. Субъективность была очевидна, и никто не утверждал, что происходящее является адекватным отражением ситуации в музыкальной жизни республики. Здесь действовали свои законы и свои критерии.

Какими они были, можно судить хотя бы по перечню лауреатов:

1979 — лучшая группа — "Руя" (мнение публики — жюри небыло)

1980 — Гран-при — джаз-квинтет Лембита Саарсалу (решение жюри)

1981 — Гран-при — "Касеке" (решение жюри)

1982 — Гран-при — "Радар" (решение оргкомитета)

1983 — Гран-при — "Радар" (решение жюри)

1984 — Гран-при — "Радар" (голосование коллегии экспертов)

1985 — разделение на разделы инструментальной и вокально-инструментальной музыки. Лучший по первому разделу — "Радар", по второму — "Караван" (голосование коллегии экспертов)

1986 — лучшая группа — "Рок-Отель" (голосование коллегии экспертов)

1987—лучшая группа — "Махавок" (решение коллегии экспертов)

1988–1990 — награды не распределялись.

Конечно, перечисление лауреатов может дать лишь относительное представление о происходившем, тем более что помимо Гран-при существовали еще и другие награды: за лучшее музыкальное произведение, призы журналистов и публики. Точки зрения иногда совпадали, иногда нет. Как бы то ни было, "ДМТ" стали праздником для музыкантов. Они позволяли знакомить публику с такими работами, которые в иных условиях исполнить было непросто: пародийные рок-оперы и гротескные хеппининги, специально подготовленные программы и сборные инструментальные составы, монументальные рок-кантаты. Предпочтение, которое жюри отдавало высокопрофессиональному исполнению и большой форме, не могло не повлиять на музыкантов, и до 1985 отточенный, хотя и несколько стерильный, инструментализм стал определяющим не только на тартуской сцене, но и в эстонском роке вообще.

Такие составы, как "Касеке", "Ин Спе", "Радар", становятся с конца 70-х наиболее авторитетными — многочисленные награды "Радара" в Тарту служат тому подтверждением.

В 1988 большая форма и академическая серьезность уже это время "ДМТ-88" стали объектом иронии со стороны собственных представителей. Группа "Кузнецы-Подмастерья" под руководством Кылара представила на сцене «проект большой формы "Фри-метал"», весь пафос которого заключался в звукоизвлечении посредством железок, жестянок и прочего металлолома по отрепетированному и хорошо продуманному сценарию, допускавшему большую долю импровизации и соучастия публики. Эффект был превосходный. Ироничную направленность можно было усмотреть и в смехотории "Зеленое яйцо" (либретто — Пеетер Волконски, музыка — Ало Маттиизен).

Последующие годы все же сохранили авторитет исполнительства, только предпочтение отдавалось представителям возмужавшей поп-музыки ("Рок-Отель", "Махавок").

"ДМТ-88" (десятые) были объявлены последними, проводимыми прежним оргкомитетом. Возможность их возобновления допускалась, но после перерыва. Огромный опыт, накопленный за это время организаторами (организационная сторона тартуских фестивалей заслуживает отдельного разговора), позволил взяться за решение более сложных задач, например, проведение международного рок-фестиваля в Таллинне. Таким стал "Rock Summer" (Рок-лето), прошедший в авг. 1988.

Десятые "ДМТ" отразили заметное изменение в общей картине рок-жизни республики. Даже сама организация фестиваля на этот раз исходила как бы из 2 разных концепций: традиционной (в концертном зале с избранной публикой) и, скажем так, универсально-роковой (выступления на многотысячной открытой площадке Певческого поля Тяхтвере). Возвращение рок-музыке ее социально-политической значимости было связано еще и с активизацией политической жизни в республике. И именно во время этих "ДМТ" состоялось первое массовое исполнение цикла из 5 песен А. Маттиизена патриотического содержания, без которых потом не обходилось ни одно крупное мероприятие Народного фронта. Не случайно летние акции 1988 в Эстонии получили название "Поющей революции”.

Но не только социальная актуальность представлялась альтернативой чисто эстетическим тенденциям. В тот период, когда в республике постепенно, но последовательно формировалась своего рода рок-элита (не без заинтересованного участия рок-музыкантов старших поколений), молодежь предпочитала вставать в позу нигилистического отрицания. Идеальным воплощением такого отрицания являлся панк-рок.

По существу, эстонский панк исходил из всего с приставкой "анти": антиэстетика, антиэтика. Но при этом не было воинствующей агрессивности, а, скорее, некое неприятие повседневного быта. "Почему все должно выглядеть стандартно "фирменно"? — как бы вопрошали представители раннего панка. — А если не всем это по карману?" И появлялись музыканты, внешний вид которых пугал старших и приковывал внимание к молодым людям, одетым отнюдь не в "подприлавочный" дефицит. Играли панки как умели, мало заботясь о собственной музыкальной грамотности — что в общем соответствовало музыкальному уровню современного советского молодого человека. В текстах были ироничны, искренни и непритязательны. Дорогие инструменты — принадлежность солидной рок-музыки — они не ценили вовсе и играли на чем придется. К середине 80-х существовало уже направление панк-рока со своей конкретной аудиторией и, разумеется, признанными лидерами ("Y. М. К. Е.", "Великие Луки", "Куло" и др.).

Впрочем, у эстонского панка 80-х были свои предшественники. Их эстетическая платформа, правда, существенно отличалась от последующих модификаций, но изначальный вызов общепринятому (пусть и в более благообразном виде), ирония, переходящая в издевку, позволяют говорить о некотором родстве. Тем более, что и те, и другие сами определяют себя как "панк". К предшественникам современного панка можно отнести существовавшую в конце 70-х группу "Пропеллер" и ансамбль Таллиннского художественного института под руководством Харди Вольмера. Ансамбль этот носил разные названия: "Трест Отбросов", "Незнайка на Луне", "Турист” — пока, наконец, не выпустил пластинку уже под именем группы "Сингер Вингер”. Понятно, что путь от