Муслим Ибн Укба недолго пережил удовлетворение своего отмщения: во время похода из Медины в Мекку, предпринятого для усмирения Ибн Зубейра, дабы замолкло последнее вето против владычества Язида, полководца подкосила окончательно болезнь. Согласно воле халифа во главе войска стал Хусайн Ибн Нумейр, а 27 Мухаррема 64 (25 сентября 683) очутился он уже под стенами Мекки. Город обложили, и началась правильная осада. Нисколько не стесняясь, обстреливали сирийцы из своих осадных машин даже Ка’бу, так что однажды загорелись священные завесы от пущенной осаждающими зажигательной стрелы, и святыня кругом почти выгорела. От нестерпимой жары лопнул священный камень, а обгоревшие стены ежеминутно угрожали падением. Впоследствии Ибн Зубейр принужден был срыть здание до основания и приказать отстроить заново всю Ка’бу. Не взирая, однако, на яростные штурмы осаждающих, город держался стойко благодаря прибывающим с разных сторон толпам набожных. Хусайну все еще не удавалось одержать ни одной значительной победы, как вдруг внезапное известие, полученное им под конец месяца Раби I 64 (ноябрь 683) о смерти Язида, заставило полководца со страхом прекратить всякие неприязненные действия. Слишком хорошо было известно военачальнику о положении дел на родине, и он сообразил тотчас же, что там, далеко, должен наступить всеобщий переполох. По происхождению йеменец, понял он, что присутствие его армии в Сирии настоятельно потребно для его же соплеменников, иначе кайситы, несомненно, одержат перевес. Сыновья же Язида были слишком молоды, не могло быть почти и вопроса о серьезных притязаниях их на престолонаследие. Итак, Хусайн быстро решился и предложил самому Абдулле Ибн Зубейру, единственному человеку, обладавшему в данный момент правами на халифат, свою помощь с непременным при сложившихся обстоятельствах, само собой, обещанием отказаться навсегда от мщения за пролитую в последней борьбе кровь. Обращение к главе староверующих с требованием набросить покров забвения и не мстить за опустошение Медины было, конечно, условием не из легких. Тем не менее действительно выдающееся по способностям к управлению лицо едва ли не воспользовалось бы таким благоприятным обстоятельством, дабы вступить на трон и попытаться установить власть, царящую над всеми партиями и взаимно их уравновешивающую. Но не такого закала была натура Абдуллы. Он отклонил предложение и сам же лишил себя успеха, предоставляемого ему беспримерным счастьем в момент безвыходного положения. Хусайну ничего более не оставалось, конечно, как направиться со своим войском попросту в Сирию, дабы не отсутствовать по крайней мере там в решительный момент.

По смерти Язида кельбиты, однако, не преминули попытаться провести кандидатуру старшего сына скончавшегося халифа. Мать его была тоже кельбитка по происхождению, как и бабка, а племянник последней, Хассан, сын Малика Ибн Бахдаля, был правителем в провинции Иордана (Галилее). Юный принц[260] действительно помещен в списке халифов под именем Му’авии II (64 = 683), факт несомненен; ему присягали по крайней мере в Дамаске. Но кайситы не хотели о нем и слышать, наместник же Киннесрина (в северной Сирии) Зуфар Ибн Аль-Харис попросту поднял знамя бунта и заставил присягнуть жителей своего округа Ибн Зубейру, так что Му’авия не предвиделось пока удачи. Как передают, он скончался 40 дней спустя после смерти своего отца. Вся его личность, равно как и судьба, покрыты густым мраком: подозревают, и не без основания, что он был устранен приверженцами кайситов. Во всяком случае, он не успел выказать определенного направления в течение нескольких недель и, вероятно, едва ли имел притязание на это. Отныне на сторону Абдуллы Ибн Зубейра перешли правители и остальных частей Сирии, за исключением Хассана в провинции Иордана, который провозгласил Халида, второго сына Язида, и Ад-Даххака Ибн Кайса в Дамаске, остававшегося пока нейтральным, в качестве курейшита между кайситами и кельбитами. Жители столицы, которым, понятно, Омейяды весьма полюбились, желали сохранения династии, но ввиду принятого начальником войск решения на время обречены были на строжайший нейтралитет. Да и пребывающие в Сирии члены владетельного дома не предвидели для себя в будущем ничего надежного, так что Мерван Ибн Аль-Хакам, старейший и наиболее уважаемый между ними, в данный момент серьезно подумывал отправиться в Мекку и присягнуть Ибн Зубейру, после того как все усилия побудить Даххака высказаться в пользу Омейядов оказались тщетными. Но от этого шага удержал его Убейдулла Ибн Зияд, которого собственная неудача погнала вон из Ирака. Если уже в самой Сирии пришло все в смятение со смертью Язида, то и подавно неожиданное событие произвело полнейший переполох в Ираке и восточных провинциях. На Оксусе продолжали драться с турками, в Басре и Куфе следовало ждать при малейшем ослаблении правительственной власти восстания хариджитов и шиитов; более настойчиво чем где-либо необходимо было поэтому арабам держаться сплоченными ввиду всех этих окружавших их чужеземцев. И на одно мгновение, казалось, все уразумели силу понудительных обстоятельств. Не только в Хорасане войска поклялись наместнику Сельму в верности до тех пор, пока снова не будет выбран признаваемый всеми халиф, но даже мало популярный Убейдулла, который жил в Басре во время полученного известия о смерти повелителя, признан был точно так же местными арабами временным регентом. Но все благоразумное не имело в Ираке прочных видов на постоянство. Абдулле Ибн Зубейру захотелось, конечно, воспользоваться таким благоприятным случаем для распространения своего влияния на востоке. Еще при жизни Язида он питал надежды на хариджитов, которые стояли ближе к покровителю святого града по общей оппозиции к безбожным Омейядам; и действительно, во время осады Хусайном из Куфы отправилось тайком в Мекку кроме некоторых шиитов порядочное число хариджитов под предводительством Нафи Ибн Азрака и храбро дралось, защищая город. Однако после отступления сирийцев, когда наступило время для полного соглашения, стала ясной обеим сторонам вся несовместимость притязаний Ибн Зубейра с основным учением пуритан. Обе партии расстались, осыпая друг друга ругательствами. Нафи тщетно старался овладеть Басрой, вскоре бросился со своими сообщниками в Хузистан и с помощью отовсюду стекающихся к нему единомышленников окончательно завладел страной. Впоследствии мы еще тут встретимся с ним. Между тем Ибн Зубейр послал одно доверенное лицо в Басру, дабы склонить жителей на свою сторону. Тем значением, какое имели в Сирии кайситы и кельбиты, пользовались в Ираке вплоть до самого Оксуса темимиты и азды. С первыми, северянами по происхождению, сошелся посланник Ибн Зубейра, сам родом темимит. Аздов же в Басре было не так много, чтобы Убейдулла мог твердо опереться на них. Сверх того, жители Куфы отказались после смерти Язида повиноваться ненавистному всем сыну Зияда и приступили к самостоятельному выбору нового наместника. Пример соседей вызвал подражание. На улицах Басры четыре месяца резались азды с темимитами, наконец Убейдулла вынужден был бежать в Сирию (Джумада II 64=февраль 684). Вскоре он узнал здесь, что басрийцы немного выгадали со своим новым избранником и окончательно подчинились Ибн Зубейру, приняв в свои стены посланного им наместника (Рамадан 64=май 684). К тому же времени и Куфа, где староверующие и шииты сходились по крайней пере в одном — ненависти к Омейядам, также присягнула Ибн Зубейру, а Египет вслед за кончиной Язида высказался равным образом в пользу мекканского претендента. Таким образом, все государство буквально лежало уже у ног Абдуллы, за исключением крохотного округа Иордана и страны, где распоряжались хариджиты. Но мысль преклониться перед властью староверующих была для Убейдуллы невыносимой. Вступив в пределы Сирии, он встретил в Тадморе большинство собравшихся там Омейядов. «Как, — обратился он к Мервану, — ты, старейший между курейшитами, глава их, позволяешь понукать собой Даххаку?» Ему удалось-таки убедить Омейяда покинуть округ кайситов и отправиться далее на юг навстречу только что прибывшему из Аравии с войском Хусайну Ибн Нумейру. Хотя по происхождению кельбит, военачальник и слышать не хотел о юном Халиде; вероятно, его тревожила мысль, что тот станет куклой в руках своего дяди Хассана. Он предложил власть Мервану. Нельзя было, конечно, отрицать, что Мерван из всех живых членов владетельного дома, по арабским понятиям, имел наиболее прав на преемство. Ныне стал он старейшим, некогда был близким советником обожаемого в Сирии Османа, а позднее нередко руководил управлением в Медине — более подходящего не было другого. Понятно, необходимо было немало отваги, чтобы в данный момент, когда почти все государство уже признало другого, заставить принести себе присягу в качестве халифа. И у того самого Мервана, которого с год тому назад мединцы, воспользовавшись его первым смущением, выгнали из города, она теперь нашлась. В Джабие, там, где когда-то Омар основал свою резиденцию во время объезда Сирии, собраны были все йеменские предводители. Предложено было им на решение разобраться в притязаниях Халида и Мервана, а также добиться единодушия действий всех кельбитов по этому предмету. Сорок дней шли препирательства. Наконец порешили единогласно на присяге Мервану, но при условии, что по смерти его владычество должно перейти в руки Халида, мать которого, вдова Язида, для закрепления договора решалась выйти замуж за Мервана. Вслед за этим йеменские предводители принесли ему торжественную клятву (3 Зу’ль Ка’да 64 = 22 июня 684). Теперь оставалось новому халифу только завоевать свой халифат.