- Товарищ Скарабеев… ви снова не ужинали? Опять сухарик?

— Сухарик…

- Продолжайте… я убедился, это хороший признак. Как ми назовем эту операцию?

- «Уран», — мягко, но настойчиво предложил Скарабеев.

— Почему?

- В этом слове есть скрытая сила, в подсознании каждого солдата и офицера… это не название планеты и не тяжелый элемент из таблицы Менделеева… В нем заложен победный клич русских чудо-богатырей «Ура!» и еще… В древности наш народ священной Волге дал имя — Ра… На ее берегах мы и сломим хребет вермахту, у Ра…

- Любопытно… Ми принимаем это название, — утвердительно кивнул головой Сталин, — психология солдата тонкий инструмент, и ви умеете на нем играть… товарищ- Суворов… Я это говорю не с насмешкой, а с радостью. Продолжайте. Пока мне не ясны детали, но я увидел победу и верю вам… Кроме нас троих никто не должен знать об операции «Уран». Разработайте ее очень тщательно и доложите, подтяните скрытно резервы, все делайте в строжайшей секретности… дезинформируйте немцев. Ви так ловко надули японцев на Халхин-Голе, что они до сих пор не решаются вступить в войну, получив по зубам от Красной Армии…

- Контрнаступление будет готовиться в строжайшей секретности, товарищ Сталин, заверили его генералы.

- Мне доложили, что Гитлер провел совещание в своей ставке и приказал любой ценой взять Сталинград. Надо спешить и удержать город до начала ответного удара, втянуть в котел побольше немецких дивизий… Работайте!

Разведданные из логова Гитлера были точны, уже тринадцатого сентября немецкая армия начала неистовый штурм города. Солдаты 62-й и 64-й армий стояли насмерть… Четырнадцатого сентября враг бросил в бой полтысячи танков, семь своих отборных дивизий, задействовал всю свою авиацию и тяжелые орудия, овладел Мамаевым курганом и вокзалом. Бои шли днем и ночью. Семнадцатого сентября командующий 62-й армией Чуйков доложил, что части истекают кровью, а к вечеру этого же дня из резервов Ставки прибыли хорошо укомплектованные стрелковые и танковые войска. Ставка ВКГ продолжала усиливать Юго-Западный фронт своими резервами, втягивая все больше вражеских войск в страшный огненный котел. Контрудары русских перемалывали врага, и уже восьмого октября армия Паулюса в связи с большими потерями приостановила натиск, готовя генеральное наступление и подтягивая свежие резервы: более 200 тысяч обученного пополнения, более 1000 орудий девяноста артдивизионов в 50 тысяч солдат и 30 тысяч саперов…

Четырнадцатого октября Гитлер подписал приказ о переходе вермахта к стратегической обороне на всем советско-германском фронте, чтобы взять и уничтожить Сталинград. Страшен был этот город для немцев. В тот же день была предпринята самая яростная за всю осаду попытка захвата; гитлеровцы ввели в бой огнеметы, сделали более трех тысяч самолето-вылетов, но только пытались сунуться в атаку, как встречали сметающий их огонь…

Потери с обеих сторон в ожесточенных боях были огромны; только за этот день одна из наших дивизий потеряла семьдесят пять процентов бойцов и командиров. Казалось, что город уже обречен, но ночью свежие части пересекали Волгу и вступали в кровопролитные бои, Мамаев курган переходил из рук в руки и стал символом — шло второе Мамаево побоище после Куликова поля, и уже готовился засадный полк для решающего контрудара…

Первого ноября представители Ставки лично прибыли и откорректировали на месте секретный план операции «Уран» с командованием Юго-Западного и Донского фронтов… Двадцать третьего ноября на заседании Государственного Комитета Обороны окончательно был утвержден «Уран» и определен срок начала операции…

Пятачок обороны у реки уже простреливался врагом насквозь, в непрестанных атаках шли в ход гранаты и штыки, и новая клятва родилась у защитников твердыни: «За Волгой для нас земли нет!»

В самом сердце израненного пятачка жила чудотворная икона, и никаким вражьим силам неподвластна стала земля, охраняемая ею и ее солдатами… Они были разных национальностей, со всех просторов Великой России, но для врага они стали русскими, и Богородица жалела всех сынов своих…

Древняя река замерзла и стала Белой, по хрусткому, разорванному снарядами льду шли в бой новые части и кидались из полымя в огонь, сами вступали в него, как древние воины, и возносили в последний миг слова к Небу: «Господи! Прими с миром душу мою!..»

* * *

Час настал. Приказ отдан. Возмездие свершилось…

Запели победную песню «Катюши», подхватили басом глотки орудий, задищканили пулеметы, и барабанным военным маршем ударили безотказные трехлинейки, опаляя огнем священным и закаляя трехгранные русские штыки… Железный поток хлынул с двух сторон за спиной врага, завязшего в Сталинграде, отрезая ему навеки путь в «великую Германию»…

Скарабеев в строгой секретности прибыл на станцию Себряково и поехал через хутора к городу Серафимовичу.

Утром они добрались в станицу Скуришенскую и увидели врага… Огромная колонна пленных захватчиков, изможденных, голодных и обмороженных, была загнана в большую церковь на плацу для ночевки, где хранилось посевное зерно… И увидели. ехавшие мрачную картину: оставшиеся в живых выносят из церкви и складывают, штабелями в страшных муках умерших, с раздувшимися животами.

Шофер Скарабеева остановил машину и жестко промолвил:

- Наконец-то нажрались русского хлебушка вдоволь… Поглядите, как их корчит… Кара Господня… Пленных охраняли всего несколько молодых бойцов, они построили колонну и погнали на станцию. Скарабеев поманил рукой старого казака, опиравшегося на клюку, и спросил:

— Как называется эта церковь?

- Христорождественская, вашбродь, — вытянулся во фрунт былой служака.

- Христорождественская, — раздумчиво промолвил Скарабеев, — надо открывать ее… приказ вышел, священника нет?

- Откудова? Колокола посымали, попа угнали в севера на смертные моления. В церкви голубинка — ссыпной пункт. Немец зерно сожрал, чем теперя сеять… Хучь из требух вытряхивай… Беда-а… А ить церква возведена в память победы над Наполеошкой и освящена в тыща осьмсот двадцать третьем годе, сам атаман Платов деньги на иё пожаловал и дюже хвалил нашенских казаков… А хто опосля колокола сымал — все померли в год. Бог покарал! — Старик потряс костылем, как шашкой, и истово осенился крестом. — Миром молим, одолейте супостата поганова. Э-эх! Кабы не старость!

- Одолеем, отец, — заверил Скарабеев, — и… прорастет хлеб из врагов наших…

— Дай Боже!

Машины пошли дальше и недалеко от Дона заехали в страшный лес… Снежная зима и постоянные метели в степи заносили дорогу, и чтобы она оставалась приметной для следующих колонн военнопленных, кто-то додумался врыть вдоль нее необычные вехи… неровным редким строем по обеим ее сторонам стояли по колени в снегу замерзшие в пути захватчики. Мерзлые солдаты фюрера с раскоряченными черными руками застыли в самых невероятных позах — как застала их русская смерть… Морозный ветер шевелил волосы, льдистые жуткие взоры были устремлены на дорогу и машину победителя, принимавшего их парад тщеты… Шофер зябко передернул плечами и проговорил: