Толя Бармалей уже на второй день после того, как начали говорить об оживших мертвецах, понял, что надо из Москвы сваливать. И направился в Солнечногорск, погостить денёк-другой у мамы, а заодно и приглядеться к развитию событий. Дураком Толя не был и понимал, что возможны два сценария развития событий. Первый был Толе невыгоден и совсем неинтересен. В стране могли ввести военное положение со всеми сопутствующими комендантскими часами и прочим. А второй был намного лучше — могла наступить анархия. Чем анархия лучше военного положения, объяснять не надо, потому что Толя был бандитом.

Бандитом Толя был хоть и достаточно умным, но недостаточно успешным. Несмотря на то, что он успел в своё время отсидеть ещё по малолетке, а затем сходил ещё на одну ходку, несмотря на то, что он примкнул к всемогущим в своё время, до безвременной кончины их вождя, «ореховским», продвинуться у него никак не получалось. Всё время происходило что-то, властно вмешивающееся в его судьбу, что отбрасывало его на исходную позицию. Толя был невезучим, как будто кто-то с небес приглядывал за ним, не давая взлетать высоко, отрываться от положения рядового «быка». «Трудился» он в бригаде из пяти человек, контролирующей несколько залов игровых автоматов, ну и не гнушавшейся банальной уголовщины. Таким своим положением он тяготился и при первых признаках наступающей Катастрофы просто бесследно исчез из Москвы, никого из коллег не ставя в известность и лишь прихватив из гаража спрятанный там на полках пистолет ТТ с двумя магазинами к нему.

В первый же день своего пребывания в Солнечногорске он встретился с соседом по лестничной площадке, бывшим ментом Васькой, выгнанным со службы за ненасытное обирание пьяных (попался не обычный пьяный, а кто-то важный, случайно подгулявший). Обронил пару намёков насчёт того, что если грядет беспредел, то шустрые ребята в процессе оного могут неслабо приподняться. Василий намёк понял, даже достал бутылку водки из холодильника, которой они и обмыли нарождающийся союз. Поинтересовался Толя и насчёт других новых товарищей. Васька сказал, что двух подходящих знает — Жорку Малька, который как раз получил два года условно за кражу машины, и его старшего брата, Артёма, больше известного как Костыль, который только что вернулся из армии, где, считай, от тюрьмы скрывался. Толя сказал, что не прочь завтра повидаться с обоими, но надо ещё посмотреть, что будет в городе твориться.

Затем Толя вернулся домой к матери, лег на диван перед телевизором и глубоко задумался. Набрать беспредельщиков — дело нехитрое, но надо их ещё и вооружить, и обеспечить транспортом. Пока у них была лишь одна машина — далеко не новый «Мицубиси Паджеро», принадлежащий лично Толе. Васька-мент машины не имел вообще, равно как и «воровайки» Жорка и Тёмка. Оружие тоже было лишь у самого Толи. Так он и размышлял, но затем в квартире сверху что-то уронили на пол, натолкнув Толю на одну идею.

— Мать! — крикнул Толя матери, возившейся на кухне. — А Пётр Иванович, что над нами живёт, ещё охотится?

— Конечно. А что? — выглянула из кухни мать, вытирая мокрые руки кухонным полотенцем.

— Да так… Спросить его хочу кой о чем.

— Охотится. Когда сезон, так каждые выходные уезжает.

Мать снова скрылась на кухне, а Толя встал с дивана, натянул на ноги кроссовки и накинул куртку. В карман куртки сунул тэтэшник, а в боковой карман спортивных штанов засунул нож-выкидуху, узкий и длинный, из тех, которые делал один знакомый автослесарь и продавал по пятьдесят долларов.

— Мать, отойду к Ваське ещё ненадолго! — крикнул он в кухню.

— Зачем тебе этот Васька непутёвый? Толку с него… — махнула рукой мать, обернувшись.

— Нужен. Ладно, я скоро.

Толя постучал в Васькину дверь, потому что звонок не работал. Открыл Васька не сразу, и по его помятой морде Толя понял, что разбудил бывшего мента.

— Короче, дело у нас наклюнулось, — сказал он с ходу. — Соседа сверху помнишь, охотника?

— Ну?

— Салазки гну. Помнишь?

— Ну помню, — равнодушно пожал плечами Васька.

— Пошли завалим его. Ружьё заберём, и будет обрез.

— А если услышат? — забеспокоился Васька. Само предложение убить соседа за ружьё никакой отрицательной реакции не встретило. — И чего с ним дальше будем делать?

— А ничего не будем, — пожал плечами Бармалей. — Воды в ванну нальем, соли в неё насыплем и туда положим. Год пролежит и не протухнет. Как вобла, в натуре.

— А как войдём?

— Да запросто, — удивился вопросу Бармалей. — Скажу, что он наши две квартиры заливает, и попросимся в ванной трубы посмотреть. Она как раз у стены, если там льёт, то между панелями в любую сторону просочится. Он тебя знает?

— Знает, — кивнул Васька.

— Ну и меня знает. Откроет. Там я его лечить беседами буду, а ты его сзади хватай, за шею. А я ему ножа.

— Годится.

Васька обулся, оба поднялись по лестнице на один пролёт, встали у обитой дерматином металлической двери, позвонили в неё. За дверью послышались шаги, в глазке мелькнул отблеск света. Затем дверь распахнулась, сосед узнал визитёров.

— Пётр Иванович, это я, Толя, Зинаиды Сергеевны сын.

— Я знаю, здорово. — Круглое лицо соседа показалось в дверях. — Привет, Вась. Чего хотели?

— Пётр Иванович, кажется, заливаете вы нас, и нашу хату, и вот Васькину. — извиняющимся голосом заговорил Толя. — Видать, у вас в ванной подтекает и меж панелей в две стороны идёт. Может, посмотрим, а?

— Не может быть, — поразился сосед, пузатый и красномордый толстяк, бывший прораб городского СМУ.

— А откуда ещё-то? — картинно удивился Толя. — Давайте глянем, если у вас сухо, то выше по этажам пойдём.

— Да, может и с шестнадцатого лить, в этих домах такое бывает, — согласился Пётр Иванович, приглашая жестом заходить.

Толя с Васькой зашли, огляделись. Бывший прораб холостяковал, но холостяцкого бардака в квартире не было. Было чисто, всё лежало на своих местах. Ванная тоже сверкала белизной, обложенная голубоватой плиткой. Эта же плитка покрывала и пол, и стены.

— Если и может где течь, то только здесь, в сифоне, — сказал сосед и встал на колени, снимая незаметный со стороны щит, открывающий доступ под ванну.

Момент был идеальный для нападения. Бармалей только шепнул: «Давай», и Васька-мент навалился на не ожидающего нападения толстяка сверху, придавив его к полу, не давая ни выпрямиться, не повернуться. Он оказался зажат между ванной и навалившимся на него сверху бывшим стражем законности. Даже кричать толком не мог, голова его упиралась в стенку ванны, шея изогнулась до ненормального угла, грозя переломиться. Вместо крика у него получалось только хрипеть. Бармалей выхватил из кармана нож, нажал большим пальцем на тугую круглую кнопку, со щелчком выскочило длинное отполированное лезвие. Резать людей ножом ему пока не доводилось, хоть убивать было не впервой. Он коротко замахнулся рукой с зажатым ножом и ударил туда, куда ударил бы кулаком, случись кого-то бить в такой позиции, — в почку. Пётр Иванович сдавленно охнул, дёрнулся, но бывший мент, привыкший «успокаивать клиентов» в отделении, держал его крепко.