Значит, она проживет ровно столько, чтобы успеть выкурить сигарету, а потом умрет – и если сумеет, то заставит умереть этого человека. Она сохранит ненароком доставшееся ей приданое – свою невинность в браке. Пока Томми посещал квакерские посиделки, посвященные пассивному сопротивлению, Мирьям со Стеллой Ким изучали приемы самообороны для женщин. Их тренировал знаток боевых искусств, который возбуждался, когда они заламывали ему руку, и притягивал их к себе, чтобы понарошку ударить коленом по его всамделишним яйцам. (“Выкручивай, бей, кричи”, – повторял инструктор по самообороне. Ну, здесь-то, пожалуй, и кричать незачем.) Стелла спала с этим парнем, а потом, по слухам, его арестовали за вооруженное ограбление: довольно смешное обвинение в адрес мастера по кун-фу – якобы при себе у него был заточенный штопор. Вот бы ей сейчас такое оружие!

Что еще важно для Мирьям? Знать, что ребенок в безопасности. До того, как они выехали из Леона, она написала письмо Стелле Ким, понимая, что, быть может, это последний шанс: Что бы ни случилось, не допускай, чтобы моя мать добралась до ребенка. В остальном письмо было жизнерадостным и полным туристических впечатлений: Мирьям исписала две почтовые открытки, запечатала в конверт – и снова написала свою заповедь на самом конверте, с изнанки, под клапаном. Пусть это найдут. Пусть увидят. Важно знать, что она прожила свою жизнь. Что попала в высокогорные джунгли, и не важно даже, в чьи лапы при этом угодила. Она встретилась с настоящими поэтами и революционерами, тогда как Альберт всю жизнь вращался только среди бюрократов и осведомителей. Важно, что она никому не дала себя использовать, а главное – этому ублюдку, который собрался ее поиметь. Судя по подозрительному блеску, Фред Калифорниец сидел у себя в палатке уже с пистолетом наготове и делал вид, будто не подсматривает за ней сквозь москитную сетку, пока она сидела тут на корточках и моча изливалась из ржавой пружинной мочалки у нее между ног прямо на кустик папоротника: ей очень хотелось воздать должное этой никарагуанской флоре, la Flora de Nicaragua. Важно и то, что она буквально за руку подвела Томми к самому пределу его способностей и таланта. И пускай никто не услышит его нового альбома “Свет сандинизма”, все равно Томми нужно было написать его, этот альбом стал голограммой, которая протянулась между ними, соединила их по-настоящему, как “Бауэри”. Если он еще жив, то, наверное, поет сейчас свои песни солдатам в другом лагере и кивает головой, сидя напротив освещенных огнем, бесстрастных, ничего не понимающих лиц, как бы настаивая, чтобы и они тоже запели вслед за ним, А ну-ка, теперь все вместе, давайте! Важно, что, в отличие от Розы, она до последней секунды осталась верна своему первому и единственному мужчине. И в то же время она сделала то же самое открытие, что и Роза, только вынесла это открытие более стойко: а именно, что в любую ячейку рано или поздно просачиваются враги.

– Мы нашли миссис Циммер в четырех милях от дома. Уже стемнело, но она продолжала гулять.

– А в какую сторону она шла?

– Кажется, на восток. А почему вы об этом спрашиваете?

– Просто любопытно. Продолжайте.

– Когда ее привезли домой, у нее в кухне не оказалось никакой еды, кроме нескольких жестянок сардин. А в холодильнике стояли банки сока “V-8”.

– Ну, наверное, вы бы обнаружили ровно то же самое, если бы заглянули к ней в холодильник в любое время за последние двадцать лет. Ну, с тех самых пор, как изобрели сок “V-8”.

– М-м… вот как. Понимаю.

– А кстати – странно, почему мне это раньше в голову не приходило? Это же какой-то военный рацион, да? Восемь овощей в одной банке?

– Простите?

– Нет, это я прошу прощения, что отвлекаю вас. Вы рассказывали о том, в каком состоянии находилась Роза, когда вы ее нашли.

Социальная работница, которая оставила для Цицерона Лукинса сообщение через секретаря кафедры сравнительной литературы, явно не ожидала, что у нее в кабинете появится такая личность: и ладно бы еще в твидовом пиджаке, темно-синем галстуке, в дешевых мокасинах, с безупречной речью и литературным выговором. И ладно бы еще эта аккуратная прическа “афро” – ровно подстриженные и уложенные завитки дюймовой длины (ведь все это было за много лет до того, как вырвались на волю настоящие дредлоки – его волосяной жаргон, его прибавочная стоимость, его непереводимое “я”). Все это было просто пустяками по сравнению с эрудицией и дерзостью, которые так и перли из чернокожего мужчины весом под центнер. С таким отношением Цицерон сталкивался постоянно с тех пор, как покинул танцевальный зал “Ренессанс” и отправился в Принстон: тупое изумление, которое проступало на лицах бюрократов при виде Цицерона, служило ему неизменной наградой не только за все блестящие карьерные достижения, но и за умение подстраивать голос под местные нормы. Ясно, что, разговаривая с этой дамой по телефону, он ввел ее в полное заблуждение своим голосом. И не было даже нужды гадать о том, как какой-нибудь Кларенс Томас[34]копил обиды задним числом, потому что благодаря своим достижениям Цицерон получил возможность сам, воочию, наблюдать реакцию либералов, когда они вживую сталкиваются с демонстрацией равноправия в действии.

– Наверное, вы знаете, что у нее есть сестры во Флориде. Никто из них не откликнулся. В один из редких моментов просветления миссис Циммер предложила нам связаться с правлением библиотеки Куинсборо, но, похоже, ее сотрудничество с этой организацией закончилось несколько лет назад. Ее родная дочь умерла. У нее есть внук, но он еще малолетний и к тому же живет далеко. Вас она назвала не то зятем, не то приемным сыном – ну, может быть, мы что-то неправильно записали.

– Доля правды в этом есть, – ответил Цицерон.

– Может быть, вы подскажете, есть ли еще какие-то родственники, кому можно позвонить…

– В данный момент я, пожалуй, лучшая кандидатура.

– Еще она упоминала некоего Арчи.

– Сомневаюсь, что сейчас он может оказаться полезен.

Цицерон периодически звонил Розе из своей принстонской квартиры, и до него самого дошло далеко не с первого раза, о ком это она толкует.

– А кто это – друг? Посетители, даже если они приходят изредка, служат для таких больных спасительными тросами, особенно на переходном этапе, пока к нему еще не приставлен постоянный персонал для ухода.

– Насколько мне известно, этот человек женат и предпочел бы, чтобы его во все это не впутывали.

Цицерон подумал, что вряд ли отношение этих людей к Розе улучшится, если он объяснит им, что она довольно уверенно чувствует себя в воображаемом мире. Нет уж, Арчи Банкер не будет помогать миссис Циммер решать кроссворды в вашей комнате для приема посетителей; не станут этим заниматься и Авраам Линкольн, Фиорелло Ла Гуардиа или Джон Рид. Так что пусть лучше социальная работница будет шокирована (если захочет) рискованным намеком на то, что Роза охмурила женатого мужчину. Пускай лучше здешние бюрократы будут начеку и имеют в виду, что в их стенах оказалась дама не робкого десятка, пускай знают, чего им ожидать, когда у Розы снова наступит “момент просветления”, да и в любом случае, даже если не наступит.