Десять минут спустя мы подошли к основанию большой пирамиды и начали подниматься по ее крутым ступеням. Мы остановились на несколько секунд, чтобы перевести дух, лишь после того, как добрались до верхней площадки пирамиды, на которой покоилась каменная голова морсего, в чью пасть мы добровольно решили забраться. Глядя на лица своих спутников, я невольно подумал, что этот замысел уже не кажется им таким хорошим, каким он им казался, когда мы его обсуждали.

— У нас пока еще есть возможность передумать, а затем будет уже поздно, — громко сказал я, обращаясь к своим спутникам, в выражении глаз которых появилось сомнение, какого всего лишь несколько минут назад не было.

Кассандра, предвосхищая любые проявления нерешительности, бросила веревку, которую несла, себе под ноги и спросила:

— Где мы ее привяжем?

Закрепив веревку понадежнее — для чего я пару раз обмотал один ее конец вокруг основания каменной головы, — мы, прежде чем бросить второй ее конец в вертикальный туннель, зажгли заранее подготовленные нами факелы (бенгальские свечи было решено пустить в дело попозже) и бросили их в каменную пасть, надеясь, что они, упав на груду черепов и костей и продолжая гореть, будут отпугивать морсего, пока мы не спустимся на эту груду сами.

— Поскольку я единственный, кто там уже был, — без особого энтузиазма произнес я, показывая кивком на каменную пасть, — мне кажется, что первым туда спуститься должен именно я.

Я, конечно же, даже и не ожидал, что кто-то станет мне возражать, однако когда и в самом деле никто не вызвался быть вместо меня первым, пусть это даже и было правильно, мое настроение отнюдь не улучшилось. В ответ на это предложение все остальные просто молча кивнули, соглашаясь с тем, что я прав.

Не знаю, почему у меня так получалось, но вопреки тому, что я почти всегда выступал против такого рода безумных затей, я в конечном счете частенько оказывался среди тех, кто первым лезет в какое-нибудь опасное для жизни место — например, в подземную канализацию или, как в данном случае, в вертикальный туннель, в нижней части которого, насколько было известно, меня не ожидало ничего хорошего.

Мне подумалось, что если я выберусь оттуда, да и вообще из этого заброшенного города живым, то мне нужно будет обязательно сходить к психологу.

Хотя я, юркнув в каменную пасть, спускался по веревке очень медленно и осторожно, подземный туннель показался мне гораздо более коротким, чем несколько часов назад. Впрочем, мне было вполне понятно почему. Хватаясь руками за веревку там, где у нее были узлы, и упираясь ногами в выступы стенок вертикального туннеля, я всего лишь через пару минут оказался уже на уровне потолка подземного помещения. Оттуда мне вообще уже не составило большого труда спуститься на вершину груды из черепов и костей, и затем я, осмотревшись по сторонам и убедившись, что нас тут никто не подкарауливает (а заодно и дождавшись, когда мой нос привыкнет к исходившему от человеческих останков ужасному запаху), подал сигнал своим товарищам, чтобы и они начали спуск.

Когда я окинул взглядом с вершины этой груды «золотой зал», почти полностью освещенный брошенными нами сюда сверху факелами, это подземное помещение показалось мне абсолютно пустым. Однако я, глядя на золотые стены, в которых отражались языки пламени, подумал, что данное впечатление — обманчивое. Я был уверен, что свирепые обитатели этого подземелья притаились где-то в укромных местах и ждали подходящего момента, чтобы на нас напасть. А еще я чуть позже заметил, что этот «зал» был намного больше по размерам, чем мне показалось в прошлый раз, и его стены были не только «украшены» черепами, но и испещрены клинописными значками и иероглифами.

«Ну, теперь их отсюда уже не вытащишь», — мысленно сказал я себе, подумав о том, что четверо ученых будут подолгу глазеть на все, что они тут увидят.

Я еще больше уверился в этом своем невеселом предположении, когда обнаружил, что с обеих сторон «золотого зала» есть еще две необычные галереи пятиугольной формы, которых я в прошлый раз не заметил и которые сейчас вызвали определенное любопытство даже у меня. Внезапно возникло такое ощущение, как будто я увидел над этими галереями красивый рекламный плакат, заманчиво приглашающий меня на них взглянуть.

Размышляя обо всем этом, я вдруг почувствовал, как кто-то спускается по веревке, и через пару секунд услышал позади себя голос профессора.

— О Господи!.. — испуганно прошептал он.

Когда вслед за профессором стали появляться и все остальные, я слышал то возгласы восхищения, то возгласы отвращения, то довольно шумные попытки сдержать рвоту. Все мои товарищи без каких-либо проблем спустились по веревке и постепенно собрались у маленькой каменной плиты, находившейся на вершине огромной груды черепов, костей и разлагающегося мяса.

Даже Анжелика, поначалу явно не выказывавшая большого желания лезть внутрь пирамиды, спустилась вслед за всеми остальными — по-видимому, не столько из научного интереса к древностям, сколько из нежелания оставаться там, наверху, в одиночестве.

— Это самое жуткое и самое… самое удивительное из всего, что я видела за всю свою жизнь, — сказала Валерия, держа в руке фонарик и таращась то в одну, то в другую сторону с раскрытым от изумления ртом.

Кассандра и Клаудио тем временем, подавив свои эмоции, уже начали разгребать кости, лежащие вокруг маленькой каменной плиты, рядом с которой мы все сейчас стояли. Все остальные затем тоже приобщились к этой не очень-то приятной работе, на всякий случай поручив Анжелике наблюдать, не появятся ли морсего. Буквально через несколько минут, после того как мы отодвинули в сторону десятки скелетов, я, сделав шаг назад, с удивлением констатировал, что четверо ученых с самого начала были абсолютно правы.

Перед моим взором при мерцающем свете факелов предстала уродливая золотая голова высотой более метра, полностью покрытая засохшей кровью. Огромные пустые глазницы на этой голове, казалось, смотрели на нас из какой-то далекой эпохи.

— Именно это вы и ожидали здесь увидеть? — тихо спросил я.

Те, к кому был обращен этот вопрос, ничего на него не ответили, а лишь молча обменялись удивленными взглядами. Или нет, не просто удивленными, а не верящими в то, на что они наткнулись.

Затем они, по-прежнему не говоря ни слова, с еще большей энергией стали освобождать от жуткого савана из трупов то, что впоследствии оказалось какой-то странной статуей. Больше всего обращала на себя внимание его огромная, слишком большая по отношению к телу голова с громадными глазами, малюсеньким носом и буквально ничтожными по размерам ушами. У этой статуи полностью отсутствовали признаки, по которым можно было бы определить пол, расовую принадлежность и происхождение того, кого она изображала. Под ее маленьким подбородком находилась довольно тонкая шея, переходящая в узкие плечи, от которых шли вниз худощавые руки со сжатыми кулаками, скрещенные на груди. Все это чем-то напомнило мне египетскую мумию, покоящуюся в своем саркофаге.