Я вернулся в Лос-Анджелес в страхе перед тем, что мне предстоит, и у меня были на то причины. Меня ждало начало конца – завершение неоконченных неприятных дел. Если подумать, конец уже давно настал, а я просто вернулся домой на похороны. Забавно, когда поклонники спрашивают меня – а они делают это каждый день, – воссоединятся ли когда-нибудь Guns в своем оригинальном составе. Мне трудно воспринимать их всерьез. Этот вопрос кажется мне таким глупым. Если бы они знали всю историю, то ответ им бы уже был ясен. Но я всегда говорю одинаково: «Взгляните, чем сейчас занят каждый бывший участник. Мы с Даффом и Мэттом играем в очень успешной группе. Иззи доволен тем, что занимается своим делом, да и Стивен тоже. А Аксель гастролирует с “новыми Guns”. Никто никому не звонит узнать, когда мы снова соберемся».

Вот и вся подноготная о том, чего от нас ждать. Стоит только об этом задуматься, как ответ на вопрос о воссоединении проясняется сам собой. По крайней мере, мне так кажется. Надеюсь, мы друг друга поняли?

Иногда правда лежит на поверхности и в ней так мало смыла, что ее просто не замечаешь. Словно смотришь на свое отражение в кривом зеркале – трудно поверить, что эта скрюченная рожица и есть ты. Guns превратились в подобное уродливое отражение самих себя. Мы уже так слабо напоминали то, чем были когда-то, что я едва нас узнавал. Но в отличие от дома кривых зеркал оттуда нельзя было просто убежать. Когда я отворачивался от отражения, оно все равно маячило передо мной.

Меня заставили прекратить гастроли. Велели перестать заниматься тем, что нравилось мне во всех отношениях. Я не хотел этого делать. Я хотел, чтобы мое турне шагнуло дальше Японии, хотел выступать в Австралии и закончить то, что запланировал. Это может показаться непоследовательным, потому что Snakepit рассматривался как промежуточный проект и хобби-группа, но у меня на него были большие планы. Когда я ставлю перед собой цель чего-то достичь, я словно надеваю шоры, опускаю голову и мчу вперед, пока не добьюсь своего. А тогда еще цель не была достигнута.

Настолько я был решителен и целеустремлен, когда принес альбом в «Геффен». Я не думал и не понимал, что происходит с лейблом в 1994 году, когда пришел туда на встречу. Вся компания находилась на грани масштабной перестройки: всех руководителей заменят, продадут или распустят в ближайшие несколько лет. Тогда я этого не знал и даже этим не интересовался. Я показал запись Зутауту, он согласился ее продюсировать, и только это мне и было важно. Я не почувствовал смятения, которое испытывали все в компании и во всей индустрии, и не заметил очевидной тревоги по поводу следующего альбома Guns N’ Roses. Я понятия не имел, что Дэвид Геффен собирается продать компанию и что новый альбом Guns может что-то изменить, а даже если бы и понимал, то все равно ничего не мог сделать для того, чтобы альбом вышел вовремя.

Сейчас я понимаю, что в компании решили, что я ставлю под угрозу будущее Guns, занимаясь проектом Snakepit, поэтому предпочли меня побаловать и сделали все возможное, чтобы я успел выпустить пар. Все это время они только и делали, что грызли ногти, но если бы Зутаут или кто-то другой просто высказали свои опасения словами, я бы ответил как есть, что не собирался уходить из Guns N’ Roses. Как бы я ни злился, я был уверен, что вернусь, когда будет нужно, после некоторого перерыва.

Так что компания «Геффен» выпустила альбом It’s Five O’Clock Somewhere и поддерживала его. Они занимались рекламой и оказывали нам финансовую поддержку в турне… а потом перестали. Как я уже упоминал, как только Аксель сообщил лейблу (по крайней мере, мне так сказали), что готов начать писать музыку для следующего альбома Guns, меня дернули за поводок и приказали вернуться домой, потому что, с их точки зрения, я уже продал миллион экземпляров альбома, а они получили прибыль и больше не нуждаются в моих выступлениях. Самое смешное, что даже спустя все эти годы я по-прежнему не рассматривал гастроли как способ продвижения альбома, – я просто хотел играть.

Я приземлился в Лос-Анджелесе и поселился в новом доме, который мы с Рене сняли неподалеку от Сансет-Плаза в Западном Голливуде. Я перевез туда всех змей, и мы прожили там какое-то время, внося помесячную арендную плату. Возможно, я и был женат, но в тот момент у меня не было сознания женатого домовладельца. Я знал, что у меня должен быть собственный дом, но понять этой концепции не мог. Я снял это местечко за приличную цену прямо у бульвара Сансет, и у меня было все, что нужно. На мой вкус, жилище подходило идеально: змеи со мной, Рене со мной, пинбольные автоматы стояли – получилась прекрасная холостяцкая берлога… для нас с женой.

Так вот, я нехотя вернулся в город, готовясь к худшему, потому что в глубине души знал, что меня ждет много неприятного и все будет далеко не просто. Дуг забронировал студию под названием «Комплекс» (complex – сложный. – примеч. пер.), которую мы потом назвали «Сложносочиненной». Я пришел туда, а Аксель уже все приготовил. Там был большой репетиционный зал и безумное количество дополнительного оборудования – буквально все пространство было заставлено синтезаторами, – а еще целый арсенал звукозаписывающих устройств «Про Тулз», которые Аксель взял в аренду. После моего возвращения мы с Акселем не разговаривали ни по телефону, ни лично: я получал рабочие указания от Дуга. Я пришел в назначенное время и встретился со своим техником Адамом Дэем, Макбобом, техником Даффа, самим Даффом, Диззи Ридом, Мэттом и Полом Хьюджем. Акселя нигде не было видно. В первый вечер я пришел около восьми.

Первой моей мыслью от увиденного было то, что все это слишком сильно напоминает запись для альбома Dangerous с Майклом Джексоном. Когда я с ним записывался, меня просто поразило, сколько денег попросту сливается в унитаз: повсюду было расставлено оборудование, взятое в аренду, а еще мне рассказали, что такие студии с арендованным оборудованием у него по всей стране, и аренда платится каждый день, – все это нужно на случай, если вдруг в каком-то городе на него найдет вдохновение и он решит поработать в студии.

Я парень бережливый, так что мне это совсем не нравилось. Мне это показалось пустой тратой времени и денег, да и вся работа Майкла вышла из-под контроля. Когда я пришел в студию, работники оказались такими же приветливыми и роботизированными, как кучка коридорных в пятизвездочном отеле.

– На чем бы вы хотели сыграть? – помню, спросил меня кто-то из этих ребят.

– В смысле?

– У нас здесь большой выбор гитар, – ответил он. – На какой бы вы хотели сыграть?

– Я свою принес, – сказал я. – И хотел бы играть на ней.

Все шло словно по какому-то бессвязному и тупому сценарию из мюзикла. Последнее место, где я бы хотел такое видеть, – студия, в которой мы пишем музыку / репетируем / записываемся с группой. Я могу мириться с миллионом вещей, но чего я не выношу – так это отсутствия целостности. При первом же дуновении дурного запашка я насторожился. И то место, куда я попал, заставило меня занервничать.