Хонор улыбнулась бесцветной улыбкой.

— А дети все еще считают, что я ведьма?

Он покачал головой.

— Эта чепуха уже давно умерла, с тех пор как появилась Адель. А сейчас у тебя появилась еще и Роуз, и она слишком хорошенькая, чтобы быть дочерью ведьмы.

— Я иногда думаю, что мы все втроем заколдованы, — грустно сказала Хонор. — У нас всех была очень беспокойная жизнь.

— Ну вот, это непохоже на тебя, — сказал Джим с выражением озабоченности на своем добром лице. — Я всегда считал тебя стойкой женщиной.

Хонор печально покачала головой.

— Нет, Джим, я не такая. Я просто старая женщина, которая делает что может, чтобы как-то прожить.

Джим оставался еще какое-то время, и они поговорили о карточках на продукты и о том, как им повезло по сравнению с городскими жителями, которые не могли рассчитывать на кур и домашние овощи. После его ухода Хонор прилегла на кушетку, натянула на себя шаль и заплакала. Она знала в глубине души, что Адель никогда не переставала любить Майкла. Да, она ходила на свидания с другими молодыми мужчинами, она не спрашивала больше, есть ли от него новости, но она никого не могла обмануть. Его смерть будет для нее большим горем. Хонор была уверена, что Майкл мертв, если его самолет загорелся.

Но она плакала не только из-за Адель, но и из-за Эмили Бэйли. Хонор однажды случайно встретилась с ней в Рае во время Битвы за Англию и спросила ее о Майкле. Эмили было явно приятно поговорить о нем с человеком, который хорошо его знал. Она говорила о нем с большой гордостью, но выглядела напряженной и худой, с мешками под глазами от бессонных ночей.

С тех пор как Хонор попала под бомбежку, она по-настоящему почувствовала, что такое беспокойство и ужас. И все же она напоминала себе, что Адель почти все время работает в палате, расположенной в метро, а если выходит на улицу, то всегда может спрятаться в бомбоубежище, если включат сирену. Эмили же не могла успокоить себя такой мыслью. Она знала так же хорошо, как остальные, что шансы пилота выжить в подбитом самолете ничтожно малы.

И еще Хонор знала, что, если бы Адель погибла, она не вынесла бы этой потери. Она даже не захотела бы попытаться. И она догадалась, что именно так должна чувствовать себя Эмили. Сердце подсказывало Хонор, что она должна надеть пальто и ботинки и пойти в Винчелси повидать ее. Но она знала, что может не дойти так далеко — если она поскользнется на льду, то может снова сломать ногу. Вместо этого она напишет письмо, возможно, Эмили немного утешит, если она будет знать, что кто-то сопереживает ей.

Была половина третьего, когда Роуз вышла из Рая, направляясь домой, но уже смеркалось. Во всех магазинах были длинные очереди, и хотя ей удалось купить масло для ламп, немного сыру, сливочного масла и чаю, нигде не было сахара. Она провела в пабе больше времени, чем намеревалась, но было так здорово пофлиртовать с двумя солдатами в увольнительной. Ее мать не одобрила бы этого, но если бы Роуз время от времени не могла выпить пару стаканчиков в мужской компании, она перегрызла бы ей горло.

Когда паб закрыли, она бросилась в библиотеку и теперь беспокоилась, что так надолго оставила Хонор одну.

Но день был хорошим, несмотря на мороз. Стояние в очередях хотя и отняло у нее время, но это не было скучно. Все болтали и смеялись, и она встретила несколько женщин, с которыми когда-то ходила в школу, и обе были очень довольны встрече с ней. Ее циничная натура подсказала ей — они поговорили с ней, надеясь, что она подбросит им пару-другую тем для сплетен, но все равно ей было приятно возобновить знакомство. Она была очень тронута, узнав, что обе они считали, что Адель приехала к бабушке жить, потому что Роуз болела. Она не ожидала, что мать прибегнет к спасительной лжи, чтобы избавить Адель от неловкости и стыда. Раньше она, вероятно, приукрасила бы свою «болезнь», чтобы вызвать сопереживание, но сейчас просто пожала плечами и сказала, что Хонор была лучшей матерью, чем она.

Несмотря на то что она добралась до библиотеки поздно, ей удалось опередить одну женщину и взять «Унесенные ветром». Она уже несколько недель охотилась за этой книгой, но как бы ни хотела погрузиться в чтение вечером, чувствовала, что обязана Хонор и должна дать ей прочитать книгу первой.

В общем и целом Роуз была вполне довольна собой, потому что, вероятно, впервые за свою взрослую жизнь она почувствовала себя счастливой. К ее крайнему удивлению, она совсем не скучала по Лондону и как только приспособилась к ведению домашних дел в коттедже, даже начала находить в них удовольствие.

В тот день, когда она вылила все свои обиды Хонор, атмосфера разрядилась. Ее поразило, что мать способна признать свои ошибки. Впрочем, за последние месяцы Роуз приятно была удивлена, что мать совсем не соответствует образу безразличной, ханжеской и своевольной женщины, который она создала у себя в голове на протяжении стольких лет.

По сути, Хонор была хорошей компанией. У нее было живое и часто злое чувство юмора. Она была приземленной, прямой и очень практичной. Разумеется, были дни, когда они огрызались друг на друга, но для людей, которые долго живут одни, всегда тяжело чье-то постоянное присутствие рядом. Сначала Роуз обижалась на то, что должна прислуживать матери, а Хонор сильно подозревала Роуз во всем, что она говорила и делала. У них обеих не прошла еще горечь друг на друга, но Хонор очень любила повторять: «Рим не за один день строился».

И все же, по большому счету, было намного больше смеха, чем скандалов, и у Роуз часто возникали моменты нежности к Хонор, особенно когда она стоически терпела боль и неподвижность.

Если бы не ситуация с Адель, Роуз чувствовала, что могла бы жить с матерью вечно, при условии, что каждую неделю она могла бы ходить на танцы или в кино. Но она не могла забыть как ненависть и презрение, которые вылила на нее дочь, так и угроз, и была уверена, что как только Хонор полностью выздоровеет, Адель захочет, чтобы Роуз убралась навсегда.

Каждую неделю Роуз очень нервничала, когда ходила в Винчелси в установленное время звонить дочери. Адель не оскорбляла ее, не была бесцеремонной, но в ее голосе не было тепла и ничто не подсказывало, что она постепенно может смягчиться, несмотря на то что Хонор писала ей, что все в порядке. Поскольку «блицкриг» в Лондоне продолжался и бомбили каждую ночь, Адель не могла взять отгулы, чтобы приехать к ним, даже на Рождество. Роуз знала, что пока Адель все-таки не приедет домой и не увидит, что Роуз сдержала свое слово и, вероятно, изменилась к лучшему, она всегда будет презирать ее и думать о ней плохо.

Роуз и Хонор хорошо понимали, что новости по радио не давали полной картины о ситуации в Лондоне и о войне вообще. Письма Адель, информация, которую передавали соседям их близкие и друзья из города и с передовой, давали совершенно другую картину. Убитых и раненых были тысячи, у немцев была лучшая техника и численное превосходство, поэтому казалось маловероятным, что Англия сможет победить их. По ночам они слышали, как летают бомбардировщики, часто сбрасывающие бомбы еще задолго до того, как долетали до Лондона. Сюда ежедневно прибывали беженцы из Европы и из Лондона, потерявшие все. Иногда Роуз становилась у окна и смотрела на пляж с огромными клубками колючей проволоки, думая, как скоро немцы ворвутся в Британию.