Масштабы конференции свидетельствовали о необыкновенном интересе к происходившим в СССР процессам во всем мире, и прежде всего в ЮАР. Сейчас трудно передать, насколько волнующей была атмосфера всех этих встреч. Для белых южноафриканцев поездка в СССР была открытием неизведанного мира, о котором им десятилетиями рассказывали только ужасы. Для советских африканистов эти встречи были первым соприкосновением с миром, который они изучали, но которого никто из них своими глазами не видел и живые впечатления о котором раньше можно было получить только от людей, стремившихся его сокрушить.

Постепенно ручеек превратился в поток: визиты в СССР стали для представителей белой южноафриканской элиты чем-то вроде моды. За учеными последовали бизнесмены, затем дипломаты, затем туристы. Делегации АНК стали появляться в Москве все реже.

Первой официальной поездкой советского гражданина в ЮАР считался визит журналиста «Известий» Б. А. Пиляцкина в октябре 1988 г. Но была ли эта поездка действительно первой? По всей видимости, нет. Филип Нел упоминает визит высокопоставленного сотрудника советского МИД в ЮАР в ноябре 1987 г., за год до Пиляцкина, как одно из событий, повлиявших на изменение отношения правительства ЮАР к СССР [1209] . Нам не удалось найти свидетельств такого визита, но опубликовать фальшивку такого рода Нел вряд ли мог. Да и опровержений этой информации в советских и российских публикациях не было.

Бывший сотрудник НРС говорил нам, что его организация пыталась установить отношения с КГБ с начала 1980-х годов прошлого века. Выполнением этой задачи занимался он лично вместе с Нилом Барнардом. К концу 80-х такие отношения были установлены, и это привело к первой, конечно закрытой, советской дипломатической миссии в ЮАР. Но даты визита он не назвал, сказал только, что это был конец 80-х годов [1210] .

Стив Хорн, также бывший сотрудник НРС, обеспечивавший безопасность Генерального секретаря ООН Хавьера Переса де Куэльяра во время его визита в ЮАР, говорил нам, что в гостинице «Кейп Сан» в Кейптауне, где поселили де Куэльяра, как раз в это время визита проживал «русский из СССР». Он немного говорил на африкаанс. Хорн представился ему и часто беседовал с ним, полагая, что имеет дело с коллегой-разведчиком [1211] . Визит де Куэльяра начался 22 сентября 1988 г.

По словам нашего южноафриканского собеседника, бывшего сотрудника НРС, у двух разведок были общие интересы, и немалые. По его мнению, его коллегам из КГБ нужен был дополнительный (альтернативный АНК) источник информации, особенно с началом переговоров по Намибии и Анголе, а также партнер, который не был бы настроен проамерикански [1212] . Что нужно было южноафриканским спецслужбам, достаточно очевидно: они изучали людей, которых десятилетиями считали своим главным противником. Советский дипломат сказал нам: «Они же ничего не знали. Они не знали свое чернокожее население, и они не знали нас…» Была, по его мнению, и другая причина интереса южноафриканцев к СССР. «Барнард, – говорил он, – был умный, но наивный человек, он думал, что удастся установить сравнительно либеральный режим и обеспечить права белых. Его, так же как и других… людей, соблазнял опыт перестройки, они хотели из опыта перестройки взять что-то для себя».

Отношения сложились. До установления дипломатических отношений встречи обычно происходили в Ботсване, но наш южноафриканский собеседник неоднократно бывал и в Москве. Он был, например, в Москве во время попытки переворота в августе 1991 г. В конце 1980-х – начале 1990-х годов, по его словам, он встречался с В. А. Крючковым, знал начальника Первого главного управления КГБ Л. В. Шебаршина, близко знал М. А. Дмитриева и Е. М. Примакова [1213] .

В октябре 1992 г., уже после заключения дипломатических отношений между ЮАР и Россией, Примаков был с визитом в ЮАР. На это время пришелся его день рождения, который он там и отметил. Принимал его Барнард. Торжество было организовано на Столовой горе. Примаков спрашивал А. Б. Давидсона о Барнарде даже много лет спустя, в 2000 г. – помнил о нем и говорил о нем тепло.

Но и при таких отношениях, разногласия и непонимание были прежде всего в отношении АНК. Здесь все складывалось противоположно тому, как это, казалось бы, должно было быть. Как мы уже упоминали, в начале 90-х годов некоторые представители российских спецслужб относились к АНК без особого энтузиазма.

Руководство НРС к предупреждениям российских коллег не прислушалось – не только потому, что при сложившейся в ЮАР ситуации оно просто не могло этого сделать, но и потому, что его собственное отношение и к АНК, и к коммунизму к тому времени изменилось. Наш южноафриканский собеседник говорил нам: «Коммунизм был хорошей системой для Советского Союза: он принес людям много добра. Было и много плохого, но достижения России в это время не подлежат сомнению». Он полагал, что южноафриканцев убедили в том, что коммунизм плох, «некоторые политики и ученые». Что до АНК, то он считал, что поскольку КГБ не обучал кадры этой организации, то его сотрудники их толком и не знали [1214] .

По словам Х. Питерсе, поверенного в делах в посольстве ЮАР в Москве, тесные отношения между двумя разведслужбами продолжались и после установления дипломатических отношений. Питерсе рассказывал нам, что вскоре после открытия посольства представитель НРС привел туда своего коллегу, который к тому времени уже полгода был в Москве гостем российских спецслужб и изучал русский язык [1215] .

Все это свидетельствует о том, что тайные визиты советских дипломатов или сотрудников спецслужб в ЮАР могли иметь место задолго до поездки Пиляцкина.

В декабре 1989 г. в ЮАР, после 60-летнего перерыва, побывала первая делегация советских ученых – авторов этой книги. Мы ехали в Южную Африку как представители СКССАА на Конференции за демократическое будущее, проведенной ОДФ в Витватерсрандском университете в декабре 1989 г. Послание СКССАА мы зачитали в день открытия конференции. В послании говорилось: «… Мы приветствуем эту Конференцию, как практическое выражение стремления народа к единству действий, являющемуся важнейшей гарантией победы идеалов свободы и демократии в Южной Африке. Мы верим, что Конституционные принципы АНК и Принципы урегулирования, изложенные в Харарской декларации ОАЕ, являются важнейшим основанием преодоления всеобъемлющего кризиса, созданного системой господства белого меньшинства» [1216] . Последовал шквал аплодисментов – не нам, а СССР.

Конференция была важна, так как она была попыткой объединить политические силы, боровшиеся против апартхейда, для выработки предварительной совместной платформы перед будущими переговорами. Ее пытались организовать годом раньше, но тогда правительство этого не разрешило. Конференция проходила в условиях чрезвычайного положения, но ее участники вели себя так, словно его не существовало. Руководство КОСАТУ и ОДФ – в президиуме. Незадолго до этого вышедший из тюрьмы Сисулу выступил с главной речью о принципах строительства будущей демократической Южной Африки. Присутствовало 4600 делегатов – представителей разных этнических и расовых групп и разных организаций. Были представители Демократической партии, АЗАПО, ОДФ, КОСАТУ, Национального кризисного комитета по образованию, Панафриканского движения (ПАД), даже представители большого бизнеса, но самые «недружественные» ОДФ организации, например зулусская партия Инката, представлены не были. Выступления были как запрограммированные, так и спонтанные, из зала. Были зачитаны или представлены послания солидарности от представителей различных зарубежных организаций, от все еще запрещенного АНК, лично от Оливера Тамбо.