— Мы уезжаем? Что вы хотите этим сказать?

Да, Николай, уезжаем. Причем сию же минуту. Прежде чем Этторе уберет подъемный мостик через ров и организует суд Линча. Топорков и Баберски принялись упаковывать камеры и так и не пригодившуюся пленку (только не здесь), пока Люсинда перетаскивала сверху в холл свой багаж. Фернан, ни о чем не догадываясь, пребывал в полном остолбенении. Звонка от Патрона пока, следовательно, не было.

— Ближайший поезд? Кажется, это местный на Страсбург в полдвенадцатого. Но почему, господин Гривен? Что стряслось?

— Нам надо будет добраться до станции. Не могли бы вы вызвать такси из Молсхейма?

Вспышка неуместного гостеприимства.

— Разумеется, нет! Господин Бугатти будет счастлив доставить вас лично. Или, возможно, Жан.

Фернан потянулся к телефону.

— Нет. Только не это!

Два такси в конце концов появились. Их водители явно робели из-за того, что их вызвали не куда-нибудь, а во владения самого Бугатти.

— Достопримечательности осмотрите в другой раз. — Гривен расплатился с ними вперед, и машины тронулись с места, объехав Тридцать пятую модель, по-прежнему припаркованную у входа в гостиницу.

По дороге Люсинда тесно прижималась к Гривену, глядя в окошко на деревья по обочинам — на деревья, мимо которых они совсем недавно проезжали столь триумфально. Она даже как будто стала меньше ростом — съежилась под гнетом того гигантского и непоправимого, что натворила. В машине царило молчание, невыносимое для Топоркова.

— Ради всего святого, Карл! Что означает вся эта таинственность? Кто-нибудь взял вилку не в ту руку?

— Нет, Николай. Тут дело… личное. Сейчас я не могу ничего объяснить.

Топорков, проявив лояльность, смирился с такой отповедью, разве что, в свою очередь, гаркнул на кого-то из подчиненных, которому вздумалось посетовать на поспешный отъезд. Им пришлось дожидаться поезда на перроне; Гривен трепетал, ожидая, что вот-вот издали заревет «Бугатти» — большой или маленький, новехонький или старый, раскалившийся в горячке преследования. Но этого так и не произошло. Возможно, на взгляд Этторе, их с Люсиндой следовало всего-навсего списать со счета.

Ровно полдвенадцатого — и черный дым уже стелется по железнодорожным путям. В поезде было мало народа, им без труда удалось отыскать свободные купе. Люсинда пожелала ехать в полном одиночестве. Гривен не возражал. Запершись в купе, он все же, снедаемый любопытством, не удержался и поднял шторку на окошке. И проследил за тем, как навсегда исчезает из его жизни указатель «Молсхейм». Здесь я побывал в последний раз, несколько туманно предположил он. И как удивительно, что в небе — отсюда до самых гор — не полыхают пожары, ведь они с Люсиндой, удирая, сожгли за собой все мосты.

«Этторе Бугатти, должен признать, обладал поразительной самодисциплиной. Любой другой на его месте начал бы болтать о нашем с Люсиндой злодеянии направо и налево, нагородил бы неизвестно чего. Но, разумеется, что касается сплетен и пересудов, он мог себе позволить роскошь не торопиться. Заронить в землю семя — и предоставить остальным собирать урожай».

«Лазурный экспресс» неторопливо шел вдоль Лазурного берега — Сен-Тропез, Антибы, Ницца, — и Гривен старался не чувствовать себя леммингом, которого тянет на берег моря. Первое мая. Они с Люсиндой, да и вся съемочная труппа, по-прежнему сверяли свой шаг с поступью Лили — по привычке или от отчаяния, — делая вид, будто ровным счетом ничего не произошло.

Да и что им еще оставалось? Гривен раз за разом задавал этот вопрос, а Люсинда, жалко пожимая плечами, отворачивалась и смотрела в окошко. Ори, Карл, скандаль, поставь мне синяк под глаз, разве я этого не заслуживаю?

Сейчас я не вправе. По крайней мере, сейчас. Да и как уродовать твое прелестное личико. Как мы объясним это окружающим?

Кроме того, человеком, действия которого и впрямь имели решающее значение, оставался Бугатти. Что за скандал он устроит, как далеко решит зайти. И как быть с другим, по-прежнему и неотвратимо ждущим того, что ему обещано? Не сегодня и не через неделю, но в обозримом будущем. Один образ постоянно преследовал сейчас Гривена. Он сидит у лунки на замерзшей реке, с удочкой и с крючком, но без наживки и без добычи. Ах да, мой дорогой, видели бы вы только королевский лимузин, который сорвался у нас с крючка!

Сливки общества следовали на «Лазурном экспрессе» до Монте-Карло. Грейс Мур, Шанель, Сомерсет Моэм и его вечно пьяный компаньон. Гонки, гонки, в поезде не говорили ни о чем, кроме гонок, несколько отвлекаясь разве что на непредсказуемые повороты рулеточного колеса. Стоило Гривену и членам его группы выйти на перрон, как попутчики превратились в совершенно незнакомых людей, а они сами почувствовали себя в полном одиночестве. Но не надолго. По платформе к ним уже спешили Зандер и Хеншель с видом людей, стосковавшихся потому, чтобы им отдавали распоряжения.

— Слава Богу, вы наконец приехали, Карл. И Хеншель вручил ему телеграмму:

С СОЖАЛЕНИЕМ ИЗВЕЩАЕМ ЭЛИО ЧЕЗАЛЕ ОТКАЗАЛСЯ ОТ ДОЛЖНОСТИ ЭКСПЕРТА УФА ТЧК И БОЛЕЕ У МЕНЯ НЕ РАБОТАЕТ ТЧК ОТКАЗЫВАЮСЬ ОТ ДАЛЬНЕЙШЕЙ ПОДДЕРЖКИ ПРОЕКТА ЛИЛИ ХАГЕН ТЧК ПРИЧИНЫ СКОРО СТАНУТ ИЗВЕСТНЫ ВСЕМ ТЧК НАДЕЮСЬ НОФ И ДРУГИЕ ОФИЦИАЛЬНЫЕ ЛИЦА ПОСЛЕДУЮТ МОЕМУ ПРИМЕРУ ТЧК ЗАДАТОК ЗА ЛИМУЗИН ВОЗВРАЩАЮ ПОЛНОСТЬЮ ТЧК НАДЕЮСЬ ДЕНЬГИ НАЙДУТ ДОРОГУ ДОМОЙ ТЧК

— Ноф дал о себе знать сегодня утром, — прокомментировал Зандер. — Все наши предварительные договоренности утратили силу.

Гривен велел всем успокоиться.

— Ну что ж, господа. — Он попытался овладеть собой — справиться с подбородком, плечами, грудью. — Мы с Этторе… поссорились. Или, скорее, он со мною поссорился. И я толком не знаю, из-за чего. Но он художник — а мы, художники, ведем себя непредсказуемо. — Участники группы неуверенно заулыбались, увидев, как Гривен постучал себя по лбу. — Так что, судя по всему, нам с фройляйн Краус придется поискать техническую помощь в плане автомобильного дела где-нибудь в другом месте. И, судя по всему, господин Бугатти самым неизящным образом прервал все отношения с кинокомпанией. Мне жаль, что так произошло, это сулит нам дополнительные сложности. Но, уверяю вас, мы с ними справимся.

На двух конных экипажах они отправились в «Отель де Пари». В канун Гран-при Монте-Карло поездки на конной тяге представляли собой суровую необходимость. Машинам был запрещен въезд на все улицы, пересекающиеся с трассой, что означало остановку автомобильного кровообращения не только в городе и его окрестностях, но и во всем государстве. В государстве размерами не больше берлинского зоопарка, но тем не менее…

С балкона своих гостиничных апартаментов Гривену удалось окинуть взглядом едва ли не всю эту страну. Гавань, наполненная парусными игрушками ценой в миллион долларов каждая, окруженная ленточками дорог, разграниченными булавками значков, — здесь и разыграется завтрашнее сражение.