Озираюсь. Все, кого вижу, похожи на Виктора.

Это не сон. Я больше не сплю. Не сплю. Не могу спать[62].

Я надену матушкину фату; согласна. Я выйду замуж, но союзу не быть. Виктор убил Одну; теперь очередь Второй, не иначе. А в промежутке между Двумя будет борьба, пока сильный не убьет кроткого.

И посреди престола четыре животных. И первое животное было подобно Виктору. И второе животное было подобно Виктору. И третье животное было подобно Виктору. И четвертое животное было подобно Виктору. И голос, как бы трубный, взывал: «Камень найден. И имя ему Нескончаемый Раздор и Вечная Смерть»[63].

…августа 179…

Сплю беспокойно. Трижды прибегаю к помощи моего спасителя. Но все напрасно; мысли не дают спать. Что-то происходит под горами. Кажется, они рушатся. Вчера ночью видела, как в них появилась огромная трещина, из которой вырывались свет огня и звук разваливающегося мира. Утром — никаких следов. Горы не впускают захватчиков. Захватчики прорыли туннели под горами. Завтра должна быть свадьба.

Утро. 30 августа 1797

Самая худшая из ночей, небо наполнено воплями металлов, Серафина рассказывала, как металлы мучаются в огне, как они вопят! Голос железа говорит об агонии металлов. Металлы не хотят служить нам. Когда-нибудь они восстанут против нас.

Что они делают, те люди под землей? Знают ли они это? Они открыли тайну materia prima. Они трудятся день и ночь под землей, чтобы пересоздать мир на свой лад. Они вторглись в чрево земли. Женщины им не надобны. Мужчины сами создают себе детей. Их дети будут не рождены, но «сделаны». Таким был Адам. Он был первым в новом племени людей. Адам был…

«Говорю, у нас больше не будет браков!»

Матушка, прости их! Ибо не ведают, что творят[64].

Дом полон гостей, съехавшихся на свадьбу. Они прибыли засвидетельствовать заключение нами брачного союза. Наши дорожные сундуки уже выстроились в ряд в холле, упакованные, запертые и перевязанные веревками. Нужно быть храброй, нужно быть радостной. На мне будет матушкина прозрачная фата. Все ждут девственницу, которая приносит свою чистоту жениху на осквернение. Я не девственница. Чистота моя была похищена у меня. На этой свадьбе нет девственниц. Во всем мире их не осталось.

И дракон стал пред женщиной, готовою разрешиться от бремени, чтобы пожрать дитя, едва оно родится.

У нас с Виктором не будет детей! Я настою на этом.

Он уйдет и не оставит потомства.

Я уйду, не имея детей.

Адам уйдет, но, хотя у него нет подруги, дети у него будут.

Произведения рук человеческих, дети Адама.

И они наследуют мир.

И они наследуют землю.

Эвиан. Вечер. 30 августа 1797

Два часа плывем по озеру. Небо чистое, тепло. Божественный день! Какое счастье и безмятежность во всей Природе! Но Виктор беспрестанно оглядывается назад, словно нас кто-то преследует. Он ничего не видит, но я знаю, чего он боится. Бесполезно, бесполезно оглядываться.

У меня тоже есть причина посматривать назад. В ясном небе, высоко над нашими парусами вижу черную точку.

Это Алу, медленно описывающая над нами широкие круги. Нынче утром я попрощалась с ней и отпустила на волю, чтобы она нашла себе новую хозяйку; но это не мешает ей охранять меня. Интересно, как далеко она последует за мной?

Вечер тихо опускается на мир; на короткое время эта величественная горная страна, как мимолетную благосклонность, дарит нам грандиозный пейзаж. Дремлющие Альпы — племя спящих гигантов. Но вот мы приближаемся к Эвиану, где озеро расходится вширь, и тут нас, как враг в засаде, поджидает скверная погода. Небо черно от туч, наплывающих из-за гор. В отдалении зловеще сверкают молнии. Над восточным концом озера бушует гроза.

Мгновенно, словно злобный Просперо взмахнул над водой своей палочкой, призывая бурю, разверзаются небеса. Ураган с грохотом вырывается из-за Ден-Доша, заполоняя пространство; струи воды секут клубящиеся тучи, летящие быстрей фифа. Озеро вздымает тяжелые волны, небо ярится и мечет стрелы молний в верхушки холмов, по склонам которых бегут потоки воды. Ветер доносит с неба слабый, пронзительный крик. Последнее послание Алу: отчаянное предупреждение. Закинув голову, краткое мгновение вижу ее, тщетно борющуюся со штормовым ветром и наконец исчезающую в вихре мглы. Прощай, верная моя подруга! Так мы расстались, разлученные бушующими стихиями.

Высаживаемся на берег в Эвиане и, ослепленные дождем, бежим к карете, ожидающей нас, чтобы отвезти в гостиницу в горах. Прибываем туда мокрые до нитки, багаж тоже насквозь промок; но едва мы переступаем порог, как Виктор извиняется и говорит, что кое-что забыл в лодке. Он отсылает меня в нашу комнату переодеться, велит хозяину запереть за мною дверь, когда я благополучно в ней устроюсь. Жена хозяина, полная добродушная женщина, ведет меня в предназначенную нам спальню и ставит в угол мой саквояж. Потом идет к постели и почтительно снимает покрывала, как сделала бы для всякого гостя. С лукавой улыбкой откидывает одеяло и говорит, что это лучшее брачное ложе, какое можно сыскать на всем озере. Растопив камин, она уходит, но на пороге останавливается, чтобы сказать: «Что за ночка выдалась, специально для вас, моя дорогая. Пусть она будет первой в вашей долгой и счастливой замужней жизни!» Затем, как было велено, закрывает дверь и поворачивает ключ в замке.

Едва она удалилась, шарю в нашем багаже в поисках этой тетради, опасаясь, что дождь добрался и до нее. Нахожу ее сухой и вкладываю в нее написанное заранее письмо. Все сделано. Я готова.

Выскальзываю из насквозь мокрой одежды, которая падает к моим ногам, и стою обнаженная посреди комнаты. Смотрю долгим взглядом на огромную кровать с балдахином, занимающую чуть ли не всю спальню. Думаю: «Нынче ночью, будь я как всякая иная новобрачная, я б легла на это ложе вот так, нагая, в страстные объятия супруга, чтобы познать законные наслаждения плоти. Нынче ночью, будь я как всякая иная женщина, я б достигла предела желания всей жизни как любящая жена и мать. Но это не для меня. Я лягу на это ложе, как жертвенный агнец, ожидающий искупительного удара. И больше я не увижу света дня».