Раздался смешок.

– Теперь все изменилось. Когда начались беспорядки, то с границы было отозвано много сил, а оставшихся не хватило, чтобы сдержать беженцев. Сейчас приграничные города наводнены ими. Так может все же расскажешь, как ты умудрился провернуть подобное?

– Но я, честно, ничего такого не хотел! Все, что мне надо было, так это выбраться из Парадизии. Если бы не Нор со своей жадностью, то мы вообще миновали бы ее без всякого шума. – Я рассказал о том, что с нами произошло.

Вильен долго молчал.

– Ясно. Ты действительно этого не хотел. Твоя беда в том, что ты умудряешься оказаться в нужном месте в нужное время и сделать там нужное действие. Пусть это действие кажется тебе мелким и незначительным, но оно, как камешек в горах, вызывает лавину.

– И что мне теперь делать? – жалобно спросил я.

– Тебе? Радоваться, что сумел избавить жителей Парадизии от духовного рабства.

– Что-то я сомневаюсь, что Весторий освободит всех от рабства.

– Конечно, нет. Вполне возможно, что он даже окажется хуже, чем Служитель, но это уже не имеет никакого значения. И вот почему: что бы там Весторий ни наделал, это все равно лучше, чем было. Для Парадизии жизненно необходимы любые перемены, что-нибудь, что всколыхнет это болото. И как бы плох ни был Весторий, главное – перемены все равно будут. Сейчас, чтобы удержаться наверху, ему необходимы деньги и продовольствие. Получить и то и другое он сможет только во внешнем мире, а значит, он вынужден будет открыть границу. С открытием же границы в Парадизию пойдут не только деньги, но и новые идеи. Конечно, людей, которых двести лет отучали думать, сразу не переделаешь, но постепенно новые идеи заставят их шевелить мозгами, научат самостоятельно решать собственные проблемы, не полагаясь на служителей и святителей. Ты не принес людям счастья, но ты положил начало процессу, который со временем изменит Парадизию. И прежде, чем винить себя, спроси: а были люди там счастливы раньше?

– Все равно не думаю, что людей это обрадует. Сколько погибнет из-за войны…

– Не обрадует. Но подумай, сколько людей там умирало от голода из-за равнодушия властей. Кстати, как я уже говорил, Весторию нужны будут деньги и продовольствие. Если я правильно поведу дело, то смогу хорошо заработать. Сейчас никто не представляет, что на самом деле происходит в Парадизии, поэтому все осторожничают. Благодаря тебе, я сейчас обладаю самой полной информацией. К тому же, у меня есть еще один козырь.

– Козырь?

– Точно, – я ясно ощутил усмешку Нарнаха. – Ты. Я же на тебя работаю – Весторий должен это оценить.

– Гм. Сомневаюсь. Не думаю, что у него от встречи со мной сохранились теплые воспоминания.

– Возможно и нет, но он скоро поймет, что быть правителем лучше, чем префектом в какой-то дыре. И, будь уверен, я помогу ему это понять.

– Ну, не знаю.

– Только не надо учить меня торговать. Не переживай и доверься мне. Мы с тобой еще заработаем на всем этом приличную сумму.

– Мне что-то не нравится зарабатывать на крови.

– Энинг, кончай заниматься морализаторским идиотизмом. По-твоему, гораздо лучше сочувственно смотреть на то, как страна погружается в хаос, и охать, жалея бедных людей? Да, я собираюсь заработать на этой войне, но я ведь не собираюсь выдавливать из людей все соки, я же не идиот! Я хочу закрепиться в той стране и вести там дела, но если сейчас забрать у людей все, то что они отдадут мне потом? С разоренных не получить никакой прибыли, а именно прибыль я и намерен там получить. Нет, дружок, я предоставлю людям кредиты, если они убедят меня, что дело того стоит, я буду продавать еду по самым низким из возможных ценам, я буду предоставлять людям работу, чтобы у них было чем заплатить за мои товары в будущем. Да, я хочу воспользоваться бедой Парадизии, но я хочу сделать ее жителей богатыми. Чтобы они потом сделали меня гораздо богаче, чем сейчас. А как пришедший на рынок первым, я буду иметь колоссальные преимущества перед остальными. И еще, необходимо воспользоваться моментом и взять под контроль бывшую караванную дорогу. Я даже готов честно платить налоги, ради разнообразия.

– Дорогу? Зачем?

– А ты не догадываешься? Караваны, идущие через Парадизию, экономят недели две, а те, кто идут в обход, эти недели теряют. Надеюсь, ты не против прибыли, получаемой с караванщиков за право пройти по этой дороге? Надо, правда, еще подумать, сколько с них брать, но это потом.

– А ты уверен, что Весторий согласится отдать тебе это прибыльное дело?

– А куда он денется? За двести лет, видишь ли, дорогу ремонтировали раза два, а на ее восстановление сейчас у Парадизии денег нет. Я эти деньги дам за проценты от прибыли… большие проценты. Таким образом, у Вестория выбор небогатый: позволить мне это и довольствоваться тем, что он сумеет выторговать у меня, или не позволить и не получить ничего. А деньги ему ой как нужны. Для ремонта же я найму местных жителей, а те будут покупать мои товары. Да это золотое дно! Ладно, извини, но мне пора заниматься делами, вот только получу свою сотню динаров с Мервина.

Вильен отключился. Долгое время царило молчание.

– Знаете, милорд, – прокашлявшись, заговорила Далила, – мне кажется, что кто-то тут говорил о своей незначительности. Если лишить власти самого прожженного негодяя и перевернуть вверх дном Парадизию – это не слишком значительные для вас дела, то не хотела бы я присутствовать при том, что вы назовете важным.

– Но Севан все-таки еще возглавляет гильдию купцов Амстера. – От растерянности я брякнул первое, что пришло в голову.

– Да брось ты, – махнула она рукой. – Он теперь пария. Он потерял львиную долю влияния. Каждый раз, когда Севан будет что-нибудь предлагать, остальные будут задавать вопрос: «А сколько нам за эту его шутку придется заплатить?» К тому же ты выставил его на посмешище. Нет, с ним покончено, хотя сам он об этом может еще и не подозревать.

На этом разговор закончился, но в этот день я часто ловил на себе взгляды друзей, ошеломленных новостями. Даже Леонор оставил высокомерные манеры и говорил со мной очень почтительно, но, правда, только со мной. Подобная перемена в маге вызвала постоянные насмешки со стороны Далилы и эльфа, но тот делал вид, что не замечает этого.

Болезнь Рона задержала нас на пять дней. Мы тронулись в путь только тогда, когда и я, и Далила, и Мастер сошлись во мнении, что мальчишка сможет выдержать дальнейшее путешествие. Рон, конечно, возражал и требовал немедленного выступления, но каждый раз сдавался в споре с Буефаром. Буефар вообще относился к нему с какой-то нежностью и в то же время строго, не давая ему никаких поблажек. Так относятся отцы к любимым детям, которых боятся избаловать. Все эти дни я часто видел рыцаря рядом с постелью Рона, что-то ему рассказывающего, его суровое лицо при этом разглаживалось и приобретало несвойственное ему ласковое выражение.

Только один раз я посмел посмеяться над «усыновлением» Рона.