понимали, что происходит, куда это ведут человека. А ведь картина-то ясная, очевидная! Нет, отворачивались прохожие, кто боязливо, кто равнодушно.

У метро весело засветились лампочками автоматы с газированной водой, и Аркадий Семенович вдруг почувствовал ужасную сухость во рту.

— Мне бы водички, — произнес он охрипшим голосом. — Газированной.

Прапорщик Синицын кивнул согласно, моментально вытащил из кармана копеечку, как будто была она уже у него заготовлена, и протянул.

— Я бы с сиропом выпил. За три копейки.

— Не положено по вашей категории с сиропом, — отчеканил прапорщик.

— Эх, а вот у меня в романе... — вздохнул Аркадий Семенович, подставляя стакан, опуская копеечку в щель.

— Про ваш роман нам все известно.

Автомат крякнул, зашипел, но не пролилось из него ни капли — пропала копеечка.

— Ах, черт! — огорчился Аркадий Семенович. — А еще одна копеечка мне по смете не полагается?

— Не полагается. Терпите, скоро вам вообще ничего не понадобится.

— Вы говорите так, словно это благо.

— А что ж, в известном смысле благо. Это ведь смотря с какой точки зрения рассматривать.

«А может, и в самом деле...» — с тоской подумал Аркадий Семенович и глянул на стеклянные двери станции метро. Тусклый, серенький мир отражали двери, за ними же зиял провал, как в преисподнюю, слабо освещенный в этот ранний час.

— А позвонить можно? — спросил он просто так, чтобы оттянуть время, отсрочить хотя бы на мгновение.

— Да что вы, в самом деле! — рассердился прапорщик. — Позвонить, позвонить! Как будто не понимаете, куда мы идем! Как будто на прогулке! Мы с вами на службе, и каждый из нас выполняет свой долг.

— Вы что-то путаете. Это вы на службе, вы выполняете долг, а я...

— И вы, и вы! И вы на службе, и служба ваша кончится только тогда, когда вас вычеркнут из всех абсолютно списков. Да, представьте себе, даже покойники на кладбище считаются как бы на службе, пока они записаны в книге, пока числятся. А как же? Ведь государство платит персоналу кладбища за их содержание, расходует бумагу и прочее. Не так все просто, как вам кажется. И у вас есть долг, и состоит он в данный момент в том, чтобы идти, куда вас ведут, покорно и тихо, а не увиливать, не придумывать всякого рода задержки!

Испуганный и пораженный, Аркадий Семенович молча пошел в стеклянную дверь, не помышляя больше ни о воде, ни о телефонных звонках. Не следовало сердить прапорщика Синицына, ведь теперь он был полностью в его власти, в его руках, и от него могло снизойти какое-нибудь послабление, уступка какая-нибудь. Не было у Аркадия Семеновича пятака на метро, но он уже и не заикался, ждал, когда само собой все выяснится. Тут же и выяснилось: прапорщик предъявил контролеру какие-то бумаги, и их пропустили бесплатно.

Они долго ехали на метро с пересадками, а когда поднялись опять на поверхность, высветлился уже слегка день, сумерки уползали в подворотни и над городом повисло серое небо в голубую крапинку. И на востоке что-то такое разгоралось... Пришлось еще проехать на двух автобусах по маршрутам, совершенно незнакомым Аркадию Семеновичу. «Это куда ж он меня везет?» — заозирался, завыглядывал он в окно. Тут вынырнул автобус на набережную Невы и покатил вдоль нее вверх по течению. «Ага, правый берег, вон и Уткина заводь! Да никак в Невский лесопарк!

И точно: доехал автобус до кольцевой остановки, высадил их, и встал перед ними лесопарк темно-зеленой сумеречной стеной. Эх, кабы знать! Совсем недавно проплывали они мимо него на «Бродяге», любовался еще Аркадий Семенович опушками, кудрявыми деревцами и пляжем. Прошли они с прапорщиком мимо пляжа и углубились в густой лесок, и берег здесь пошел круто вверх, так что идти им пришлось вдоль обрыва по узкой тропинке. Нева в этом месте делала крутой поворот, завихрялась, крутилась, подползала под самый берег.

— Стой! — тихо скомандовал прапорщик.

Он поставил Аркадия Семеновича на самом краю, отмерил от него семь шагов и стал наизготовку. Прилетел откуда-то воробей и с удивлением уставился на происходящее, над Невой поплыл легкий туманец. «Подождите! — хотел крикнуть Аркадий Семенович. — Зачем же так сразу!» — но в этот момент прапорщик Синицын жахнул из обоих стволов, в ужасе взмыл воробей в поднебесье, всполошился туман над Невой, раскололись, разлетелись вдребезги ребра Аркадия Семеновича, и сердце выпало из грудной клетки, покатилось камушком, камушком по глинистому обрыву, до воды докатилось и — бульк! — утонуло.

А за горизонтом карабкалось солнце, словно и там был глинистый обрыв, — оно оскальзывалось и снова карабкалось, карабкалось...