Я стал ещё больше страдать от депрессии и тревоги. У меня случались тёмные, мрачные периоды, когда я взрывался необъяснимыми приступами ярости. Я слишком много думал о Сейлоре и Сиверсе. Одна из проблем тыла — слишком много времени на раздумья.

Я пил и размышлял и Сейлоре с Сиверсом, потому что они погибли напрасно. Я чувствовал вину за то, что был жив. Какая-то часть меня желала погибнуть в бою, со стреляющей винтовкой. Желала присоединиться к товарищам. Иногда такой исход казался более лёгким выходом, чем борьба с чувством вины. Я считал себя дезертиром, и смерть была единственным моим козырем, чтобы оправдаться.

Мне ограничили район передвижения, и после службы я должен был оставаться в казарме, но однажды вечером я послал всё к чертям. Никто за мной не следил. А если б и так, что с того?

Ничего. Абсолютно ничего. Я был неприкасемым.

Мне захотелось повидаться с Нгуен в последний раз, поэтому я оделся по гражданке, прокрался в дежурку за пропуском и улизнул в город.

Бар «У Лайна» был переполнен. Американцы и южно-вьетнамский десант пили пиво вместе, было много девок.

Я увидел, что Нгуен разговаривает в солдатом; я подошёл к ней сзади, положил руки на талию и поцеловал в затылок.

— Здравствуй, дорогая!

— Брэд! Давно тебя не видеть…

— Знаю, знаю… был занят.

— Бам-бам ВК?

— Много ВК, бам-бам.

— А-а-а-а…

— Слушай, Нгуен, я уезжаю через несколько дней.

— О нет! Ты ведь не конец Ви-нам, Брэд?

— Нет, не всё так плохо, — засмеялся я, — нет конец Вьетнам. Конец ЮСАРВ. Меня переводят в другую часть, я должен перебираться в Кат Лай.

— О, это близко, я видеть тебя снова.

— Не знаю, Нгуен… Поэтому я и пришёл. Когда мы виделись последний раз…ну, у меня было много проблем. Полиция, тюрьма и всё такое.

— Да, я знать тебя проблема.

— Так вот, проблем стало ещё больше… Чу Лай и Дананг.

— Бедный Брэд…я так тебя любить!

— Вот об этом я бы и хотел поговорить… ты и я… сегодня вечером, я имею в виду… это будет наша последняя ночь. Можно мне провести с тобой последнюю ночь?

— О Брэд, я сейчас работать.

— Я знаю, но когда ты закончишь работу? Может быть, ты уйдёшь пораньше? Мы пойдём к тебе, я останусь, и мы в последний раз будем любить друг друга.

— О Брэд! — она покраснела.

Тут меня кто-то схватил сзади и повернул к себе.

— Это моя девчонка, солдат, я целый вечер покупаю ей чай.

Я вгляделся в лицо. Это был сержант-майор Дон Дроверс, диктор радио Вооружённых Сил во Вьетнаме; этот парень воображал себя голосом всей американской армии, — вещающий болван, которого никто на радио в ЮСАРВ не переваривал. О, я узнал это лицо…

— Убери свои вонючие руки, Дроверс, а то не поздоровится! — я толкнул его в грудь, и он отлетел к стойке бара.

— Это тоже не твоя девчонка, — сказал я, — она моя. Она моя с прошлого года.

Врубаешься? Ты понял? Моя! Коснёшься её — и я разобью тебе морду. Перерублю тебе ноги. Будешь скакать в гипсе на костылях.

— Да я сержант-майор…

— А я рядовой. Ну так что ж?

— Я скажу — и тебя разжалуют!

— Разжалуют? — Я засмеялся. — Как же ты собираешься меня разжаловать? Чин мой ниже некуда. Да тебе не разжаловать и зубочистки.

— Как тебя зовут? А, не имеет значения, узнаю. Я до тебя добурусь…

— Брекк. Меня зовут Брекк. Бэ, эр, е, ка, ка. Запомнил, Дроверс? А работаю я в ЮСАРВ, как и ты.

— Ну ты попал.

Дроверс вывернулся и толкнул меня.

Вот она. Последняя капля. Больше сдерживаться я не мог. Слишком часто меня дёргали за нос и усы эти долбаные контрактники. Я выбросил правый кулак прямо Дроверсу в глаз. Тот, ошеломлённый, свалился. Из раны на брови хлынула кровь.

— Вставай, сукин сын!

Дроверс поднялся с пола и попробовал защищаться, но было слишком поздно.

Я был в ярости и тузил что было сил. Я метил в корпус и голову, бил, бил и бил, пока он с хрипом не хлопнулся на пол, плюясь кровью и отрыгивая пиво.

— У тебя…а-а-а…ничего…а-а-а…не выйдет, Брекк. Я…а-а-а…отдам тебя под трибунал! Ты отправишься…а-а-а…в кутузку.

Я пнул его в голову, он откинулся на стойку и потерял сознание.

— Надо вынуть у этой жопы вставные зубы, а то он ими подавится, — сказал я. — Наступить на них, что ли, да раздавить в порошок, чтобы он беззубо шамкал весь остаток этой сраной войны.

Солдаты из ЮСАРВ знали, кто такой Дроверс, и хлопали меня по плечу.

— Хорошее зрелище, парень…так ему, мудаку…дай-ка я куплю тебе пива.

Я оглянулся, разыскивая Нгуен. Она забилась в угол, плакала и дрожала.

— Мы идти домой сейчас, Брэд. Я закончить рано. Хватит беды для один вечер. Мы делать любовь последний раз.

Мы протискались сквозь толпу к выходу. Представление закончилось, и все вернулись к привычным вещам — пиву и девкам.

Все, за исключением сержанта Дроверса. Какой-то дружок отвёл его в туалет и помогал унять кровь мокрой тряпкой.

Мы с Нгуен держались за руки, смотрели на луну и шли к ней домой по маленькой улочке вдоль реки.

— Я еду в Кат Лай через несколько дней, но ты по-прежнему будешь моей девушкой.

— Ты вернуться Сай-гон?

— Хотелось бы, Нгуен, посмотрим…

— Я больше не увидеть тебя! Я знаю. ВК убить тебя, Брэд…не уходи. Остатьтся со мной, прошу-у-у…я любить тебя. Я заработать деньги для нас двоих, увидишь!

— Не могу, дорогая…мне нельзя дезертировать, как бы сильно я ни ненавидел эту грёбаную войну. Понимаешь? Это всё, что у нас есть, всё, что когда-либо будет. Это наша последняя ночь. Одна-единственная…

Но Нгуен не хотела понимать. И мне было ясно почему. Я сам не хотел это понимать. Но приходилось.

В ту ночь мы спали, тесно прижавшись друг к другу. Поутру, попрощавшись, я вернулся на КПП.

Как оказалось, когда я забылся коротким сном, Нгуен пошарила в моём бумажнике. Она не взяла денег, она взяла фотографию, которую подарила мне при первой нашей встрече. Она знала, что больше не увидит меня. Я хранил её фотографию в своём сундучке, чтобы с ним ничего не случилось. Не знаю, почему в тот вечер я взял её с собой. Я завёл себе новый бумажник взамен прежнего, утерянного в Дананге. Мне нечего было положить в него, только увольнительную да это фото. Жаль, что я не сохранил его.

Все эти годы я не могу вспомнить её лица. Помню только её доброту, её детскую душу и ту нежность, с какой она отдавалась мне. Мне хотелось бы знать, что с ней сталось потом, после войны.