некогда чувственные губы искривились, на лице застыла гримаса ненависти. Какую жалкую судьбу она уготовила себе сама.

Между тем Нелла, как ему показалось, лучше осознавала происходящее. Неужели она догадывается, что вскоре должно случиться с ними?

– Дорогая Нелла, – сказал он.

При звуках его голоса она немного повернула голову в сторону группы. Было очевидно, что она не понимает, почему они здесь. Ее вопросительный и тревожный взгляд вызвал громкие рыдания гидессы, и Галиб с силой ударил ее по голове. Та упала, потеряв сознание, рядом с телом за инвалидной коляской.

– Подойдите ко мне ближе, – приказал Галиб оставшимся; лица у всех побелели, никаких сомнений относительно намерений Галиба ни у кого не было.

– Нелла, – снова сказал Асад, – я твой отец Заид. Мне тебя очень не хватало всю мою жизнь. Ты, твоя мать и Ронья были для меня единственным светом. Когда мне было плохо, этот свет освещал мою жизнь. Ты понимаешь, что я говорю, Нелла?

Она замигала. И его отвели от нее.

– Вернемся к нашим делам, – приказал Галиб заложникам. – Заид аль-Асади, теперь ты их видел. Я почти раскаиваюсь, что разрешил сделать это. – Он рассмеялся.

Асад осмотрелся. Он мог бы сбежать. Мог упасть и покатиться или зигзагами броситься к спуску в «Европа-центр». Возможно, успел бы. Но стоит ли оно того?

Он сделал глубокий вдох. Вопрос был в том, захочет ли он потом жить, если его семья через секунду будет принесена в жертву? Взрыв бомб собьет его с ног, остановит его сердце, он был в этом почти уверен. Но даже если нет? Он уже жил с кошмарными мыслями об их судьбе на протяжении долгого времени. Захочет ли он провести остаток положенных ему лет, слушая эхо этого взрыва, что унесет их жизнь и навсегда останется в его голове?

Нет, он этого не захочет.

Галиб остановил группу в десяти метрах от ресторана. Здесь они будут в безопасности, когда произойдет взрыв и посыпятся осколки витрины от взрывной волны, – так он, наверное, думал.

– Этой минуты я ждал почти треть моей жизни, – сказал он и отступил от группы. Асад повернулся к нему, он не хотел смотреть на свою семью, когда Галиб будет нажимать на пульт.

Сейчас Галиб стоял с пультом в руке и автоматом «узи» под мышкой. Он вынул мобильник и один раз нажал на него.

– У меня есть маленький сюрприз для тебя, Заид. Изысканная казнь. Я говорю о твоей казни. Не то что в прошлый раз, когда ты избежал петли. Нет, тебя расстреляют, но стрелять буду не я, я отойду в сторону.

Галиб улыбнулся и стал пятиться к магазину «Фоссиль», туда, где стояли Хоан и мальчик.

Когда он услышал ответ по телефону, у него был вид настоящего безумца.

– Да, Капитан, – сказал он с широко раскрытыми глазами. – У нас здесь внизу все готово. Ты на месте? Я вижу твое окно в гостинице. У тебя прекрасный обзор, правда? Ты все делал замечательно, Дитер Бауманн, я внимательно следил из ресторана за твоими меткими выстрелами. Через десять секунд я взрываю бомбу, а ты стреляешь вот в этого, понятно?

Совсем другим тоном он обратился к Асаду, не убирая мобильника от уха.

– Повернись лицом к своей семье, Заид, – скомандовал он. – Иначе я расстреляю всех твоих дружков, что стоят позади!

Но Асад не повернулся. Галиб все равно расстреляет их, это и так все уже поняли.

– Что ж, это твое решение, – сказал он и поднял пульт над головой. – Ты готов, Бауманн? – сказал он в мобильник.

И вдруг выражение лица у него резко изменилось. Он вскинул брови и посмотрел вверх на гостиницу. И лишь за одну роковую секунду до того, как прямо в его лоб вошла пуля, он понял, что все его планы рухнули.

Группа позади Асада молниеносно разбежалась во все стороны с громкими криками. Асад еще раз поднял взгляд к верхним этажам гостиницы, ожидая следующего выстрела, который поразит его. Но ничего не произошло, если не считать того, что мальчик у коляски закричал и бросился к телу Галиба.

«Он возьмет автомат и выстрелит в меня?» – подумал Асад.

И прыгнул вперед, но мальчик его опередил. Однако, вместо того чтобы схватить автомат, он упал на тело и зарыдал.

– Папа, папа, папа, – плакал он.

Асад поднял «узи» и пульт, осторожно снял пластиковую крышку на обратной стороне пульта и вынул две маленькие батарейки, которые при суммарном напряжении в три вольта могли принести неисчислимые разрушения.

Мобильник снова зазвонил.

– Да, Вебер, что у вас произошло?

Голос у того был взволнованный, тем не менее в нем чувствовалось огромное облегчение.

– В номер Дитера Бауманна мы проникли пять минут назад. Ситуация была предельно ясной. Вокруг него валялись гильзы и таблетки. Он был практически при смерти, винтовка торчала из окна, прицел направлен в ту сторону площади, где ты стоял. В руке у него был мобильник, и, когда тот зазвонил, мы отобрали его, а Бауманну надели наручники. На твое счастье, с нами был Магнус Крецмер. Такого отличного снайпера в подразделениях антитеррора еще не было. Когда мы взяли мобильник и стали слушать словесный понос Галиба, Крецмер не выдержал. «Нет, это ты, свинья, должен умереть!» – крикнул он в мобильник и выстрелил в Галиба.

Наступила небольшая пауза. И Вебер, и Асад – оба были взволнованы.

– А ты заметил, что стрельба в центре прекратилась? – спросил Вебер.

Асад обернулся. И правда, так оно и было. Впервые за последние двадцать минут стало тихо, если не считать жалобных криков раненых и сирен приближавшихся машин «скорой помощи».

– Да, – сказал Асад. – Я заметил это.

Уличная картина ожила. Полицейские и солдаты в полном боевом снаряжении бросились к телу Галиба и мальчику, который обнимал его. Тяжело было смотреть, как его оттаскивают от отца и уводят. Ведь он ничего не сделал.

Тут Асад услышал топот сапог с другой стороны и увидел подходивших саперов с их оборудованием и в защитных костюмах для разминирования.

Эти люди пришли спасать Марву, Неллу и Ронью. Асад больше не мог сдерживать своих чувств. Все напряжение и весь ужас, которые накачали его тело адреналином и мобилизовали его защитные механизмы вместе с колоссальной агрессивностью, в эту секунду взорвались в нем с такой силой, что руки опустились, а сам он упал на колени. Умершие, живые, брошенные, вроде этого мальчика, который только что потерял своего отца, каким бы отвратительным тот ни был, – все это и еще сознание того, как близко он был к тому, чтобы потерять своих