шли по селу, Андрею казалось, что из окон на них смотрят сочувственно. А может быть, насмешливо. Психи какие-то, скитаются под ливнем, не сидится им дома…

Андрею было жалко себя. Такое настроение у него случается хоть один раз за поход, обычно в дождливую погоду. Нормальное настроение, в меру плохое. Надо только уметь его скрыть. Андрей умеет.

Адмирал привел их в интернат. Белый оштукатуренный дом, нормальная крыша. Большая спальня, кровати. Что может быть лучше? Андрей сбросил у порога мокрые рюкзаки, чтобы не наследить. Пол был крашеный, очень чистый.

Юля стояла рядом, похожая на мокрого цыпленка.

— Отдохни, — сказала она Андрею, но и Женю поискала глазами. Бедный Женя, измок-то как сильно!

— После отдохну, — сурово ответил Андрей. От Юлькиного заботливого голоса он сразу почувствовал себя сильным и мужественным. Он должен закончить дело, трудное конечно, — а как же? Но это дело он, как и все, должен сделать. А потом — отдыхать.

Все рюкзаки лежали у порога. Теперь женское дело разобрать вещи, приготовить сухие, чтобы, вернувшись, мужчины могли сразу переодеться. Женщины во все века обеспечивают уют и тепло.

— Бр-р… — сказал Адмирал и вышел на крыльцо. Остальные — за ним. Капитан, Профессор, Андрей, Женька. Только Дима остановился под крышей, достал сигареты.

— Ты что? — спросил Женя.

— Догоню, покурю только, — ответил Дима.

Они пришли к байдаркам. Быстро темнело. Взвалили на плечи мешки с продуктами. Медленно пошли по глинистой дороге в гору. Дима так и не появился.

— Дать бы ему в рог, — сказал Женя Андрею. Он не назвал Диму, но было понятно, о ком он говорит.

— Нельзя, — с сожалением отозвался Андрей. — В рог дашь одному, а настроение испорчено у всех.

— А толково Матрос рассуждает, — произнес голос Профессора. Ребята не заметили в сумраке, как он оказался рядом.

Из-под опущенного капюшона голос Профессора звучал гулко, как из трубы.

Капитан взвалил на себя больше всех и теперь шел пошатываясь.

— Дай один мешок, — протянул к нему руку Профессор.

— Мне легко, — отвел руку Капитан.

Андрей еще надеялся, что Дима встретится им хотя бы на половине дороги. Нет, не встретился.

— А давайте один мешок вот здесь оставим, — предложил Андрей, — и пришлем его сюда. Пойдет как миленький.

— А что? — сказал Женя. — Это было бы справедливо.

— Кому тяжело, давайте. Я готов догрузиться, — отозвался Адмирал. — Рюкзак попался легкий.

— Не проявляй картофельное благородство, — сказал сердито Профессор.

— Что такое картофельное благородство? — спросил Женя.

— Спроси за ужином — расскажу. Сейчас у меня для этого неподходящие условия, — серьезно ответил Профессор.

И все рассмеялись, потому что в целом все между ними было хорошо и правильно. А тогда отдельно взятые инциденты, вроде Диминого дезертирства, уже не имеют такого большого значения.

Мешок с крупой взяли Андрей с Женей. Подняли его за скользкие клеенчатые уши и потащили. Ничего страшного. Только мокрые уши все время норовили выскользнуть из мокрых ладоней. А зато в таком мешке, сшитом из детской клеенки, крупа в любую погоду остается сухой. Юля и Вика шили такие мешки на машинке еще весной, делали двойные швы, теперь мешки совершенно надежны.

В окне интерната горел свет. Как тепло светится в дожде и во мраке окно, где ждут уставшего человека! Не зря и в песнях поется про такое окно. Символ, ничего не скажешь.

Они переоделись в сухое. Какое все было теплое, мягкое… Они поели. На плите кипел чай.

— Я уже отвыкла от таких удобств, — сказала Жадюга, подливая чай Профессору. — Кухня, плита, никакого тебе дыма.

Женя выдул третью кружку чая, он пил его вприкуску, смотреть на его румяные щеки было приятно.

— Красный ты, Женя, как после лыжной прогулки, — сказал Андрей.

— На себя посмотри, — сказала Юля и смутилась. Она стала кашлять — поперхнулась сахаром. Потому что с сегодняшнего дня тоже пила чай вприкуску.

— Что такое картофельное благородство? — спросил Женя, чтобы сменить тему.

— А что? Теперь расскажу. — Профессор сидел, уютно завернув спину в одеяло. — Теперь мне удобно. Слушай. Это было давно. Жадюга, когда это было?

— Лет двадцать назад. — Жадюга мыла в кухне посуду — она сегодня дежурила. Но она тоже слышала Профессора.

— Двадцать лет назад. А то и двадцать два. Мы все были очень молоды и красивы, правда, Марина?

— Я — да, а ты — не знаю.

— Я так и думал. Мы тогда ходили в пешие походы, байдарок у нас еще не было. Но походы были далекие, сил много. И все, что сейчас мы грузим в лодки, мы тогда грузили на себя. Рюкзаки — можете себе представить. И вот однажды после завтрака осталась вареная картошка. Что с ней делать? Ясно — кто-то должен положить ее в свой рюкзак. Дежурила в тот день Жадюга. Она собралась взять картошку себе, она благородна, наша Жадюга.

— За что и носит свое красивое прозвище, — вставил Капитан и тут же получил полотенцем по затылку. Жадюга стояла рядом с ним и внимательно слушала Профессора, поглядывая на Андрея и Женю. Ей было приятно слушать эту старую историю, приятно, что ее слушают ребята. Приятно, что все сыты, отогреты. На Диму она не смотрела, как будто его здесь не было. И остальные тоже не замечали его.

Когда вернулись с мешками, он пробормотал что-то вроде «ногу растянул», и Профессор ответил: «Ничего, срастется». Все. Больше никто о Диме не говорил. Он сидел тут, ел кашу, грелся вместе со всеми. Но был он отдельно.

— Рассказывайте дальше. — Женя подсел поближе к Профессору.

— Ну слушайте. Жадюга хватает котелок с картошкой: «Я понесу!» Мужчины, естественно, ей не позволили: как же, женщине, хрупкой, нежной, изящной, лишняя тяжесть… И стали спорить: Адмирал сказал: «Я понесу картошку». Капитан свое: «Я понесу. У тебя, Адмирал, рюкзак всех тяжелее». Я, конечно, тоже великодушен: «Давайте картошку мне». А Павел, великий рыболов и лучший в мире рыцарь, твердит свое: «Я понесу». Так мы бубним, утро проходит. И вдруг остановились и расхохотались. Лежат на траве всего три картофелины. Вот так бывает — спорили, доказывали, а чего? С тех пор есть у нас такое выражение — картофельное благородство.

— Да, принципиальный спор, — усмехнулся Дима.

Все вдруг смолкли, перестали смеяться. Андрей не утерпел:

— Лучше в эту сторону, чем в другую торговаться. Правда, Дима?

Не мог Андрей отказать себе в удовольствии хоть так лягнуть Диму. Но никто его не поддержал. Диму наказали безразличием.

Андрей считал про себя, что их безразличие Диме — как с гуся вода. Вспомнил, как в самом первом походе Адмирал или отец, а может быть, оба учили