Сталин. С удовольствием бы, но понимаете, такой курьез… ни копейки денег. Папироску – пожалуйста.

Варсонофий. Куда же вы теперь с волчьим билетом сунетесь?

Сталин (вынув билет). Стало быть, это вредоносная бумага. В таком случае надо ее немедленно разорвать. (Рвет на мелкие кусочки.)

Варсонофий. От греха подальше. (Удаляется.)

Сталин, оставшись один, окидывает ненавистным взглядом стены, с размаху швыряет клочки билета на пол и уходит.

Эпизод перекликается с известной сценой из биографии гимназиста Ленина, который в присутствии одноклассников бросил нательный крестик в мусорное ведро.

Прошло три года. Батум. Ненастный ноябрьский вечер. Комната в доме рабочего Сильвестра. В печке огонь.

У огня дочка Сильвестра Наташа. Слышится условный стук: три раза раздельно, потом мелкой дробью. Входит отец.

Сильвестр. Ты одна?

Наташа. Пока одна. Еще не приходил.

Сильвестр. Я ему вполне доверяю. Но он горячий, как тигр. И неопытный. Но всем обещал говорить, что не было его у нас и не будет. Днем из дома выходить не станет. Только ночью. Пока дожидается меня в садике. Дверь не закрывай. Я его сейчас приведу.

Появляется Сталин. Голова его обмотана башлыком, башлык надвинут на лицо.

Сталин. Не хочется вас стеснять, но понимаете, на первых шагах в Батуми неудача. В дом Канделаки, где я находился, поселился околоточный. Боюсь, что мы с ним будем мешать друг другу.

Наташа. Вы нас не стесните.

Входят другие рабочие. Среди них Порфирий – сын Сильвестра.

Порфирий. Вчера механик оштрафовал меня на пять рублей. Хочу убить его. Зубилом.

Сталин. Оставьте это, убьете – его сменит другой механик.

Порфирий. А как вас зовут?

Сталин. Сосо меня зовут. А кроме того, ваши батумские прозвали меня Пастырем. А за что – не знаю. Может, потому, что учился в духовной семинарии, а может, по каким-то другим причинам. Ты хочешь убить механика. Этим ничего не добьешься. Тут надо менять весь порядок, старый – уничтожить.

Порфирий. Вы революционер?

Сталин. Конечно. И не я один революционер на свете. А твой отец? Наташа?

Порфирий. Предупреждаю, что в наш двор стал захаживать городовой. У царя полиция, жандармы, войска…

Сталин. Прокуроры, министры, гвардия… И все это будет сметено. Ты еще доживешь до этого!

Рабочие садятся за стол, беззаботно пьют вино, изображая безобидную компанию.

Сильвестр. Ну, Сосо, начинай.

Сталин. Товарищи! Я послан тифлисским Комитетом

Российской социал-демократической рабочей партии для того, чтобы организовать и поднять рабочих на борьбу…

Сцена темнеет.

Та же комната. Рабочие встречают Новый год.

Сталин. Привет всем!

Порфирий (поднимая бокал). Твое здоровье, Сосо!

Сталин. Мы организуем Комитет ленинского направления.

Канделаки. Товарищи, предлагаю, чтобы Комитет возглавил товарищ Сосо.

Все пьют за здоровье Сосо. Потом бросаются к окну. Пламенем охвачен завод Ротшильда.

Порфирий. Горит кровопийское гнездо. Туда ему и дорога.

Климов (другой рабочий). Что ты плетешь? Что же мы потом есть будем? Надо тушить.

Сталин. Конечно, тушить. Только надо потребовать у управляющего вознаграждение за тушение огня.

Занавес. Конец первого действия.

В книге четыре действия. Я сокращаю некоторые сценки, диалоги, но стараюсь сохранить сюжет пьесы, чтобы было возможно определить, за что Сталин возненавидел эту пьесу и запретил ставить в театрах, многие из которых с радостью готовы были включить ее в свой репертуар. Наверное, Репертком дал на эту пьесу свое добро и Сталин прочитал ее перед премьерой в Ленинграде. Дата приемки пьесы Реперткомом 24 июля 1939 года.

Действие второе

Прошло два месяца. Кабинет кутаисского военного губернатора. Он читает газету. Чем-то недоволен.

Губернатор. Небывалые беспокойства на заводе Ротшильда в Батуми. У меня и телеграмма об этом имеется. Уволены 376 человек. Зачинщики арестованы.

Трейниц (жандармский полковник). По моим сведениям в Батуми сейчас работает целая группа агитаторов во главе с Пастырем. Это некий Иосиф Джугашвили. Три года назад его за неблагонадежность выгнали из духовной семинарии. Некоторое время он работал в обсерватории. Организовал социал-демократический кружок на заводе Карапетова, провел забастовку, первомайскую демонстрацию.

Губернатор. Я не понимаю, почему сразу не уничтожили этого музыканта?

Трейниц. Он служил не в консерватории, а в обсерватории.

Губернатор. Это безразлично. Почему не обезвредили?

Трейниц. Полиция потеряла его из вида. Он ушел в подполье. Надо его разыскать. (Читает.) Иосиф Джугашвили. Телосложение среднее. Голова обыкновенная. На левом ухе родинка, наружность никакого впечатления не производит.

Интересно, как Сталин, читающий эту пьесу, отреагировал на свое описание? Не хватило ли одного этого факта, чтобы разозлиться?

Губернатор выходит к столпившимся у военных казарм рабочим, требующим восстановить на работе уволенных, выпустить арестованных.

Губернатор. Вы у меня в Сибири отсидитесь!

Трейниц. Сколько же их?

Полицмейстер. Тысяч пять, а может, шесть.

Трейниц. Да, многовато. Но среди них есть чужие. Не разберешь. Кто впереди?

Полицмейстер. С флагом, кажется, ротшильдовский смутьян.

Трейниц. Когда приблизятся, передних нужно будет взять!

Губернатор. Это что же, бунт?

Сталин. Мы пришли освобождать арестованных рабочих!

Губернатор. Убрать флаги! Разойтись!

Сталин. Товарищи! Нельзя бежать! Стойте теснее, стеной!

На рабочих идет рота военных с песней: «Как за речкой, камышом видел милку нагишом. Шел я с милкою в лесу. Держал милку за косу!»

Сталин. Не смейте стрелять! (Разрывает на себе рубашку, делает несколько шагов вперед.) Собаки! Негодяи!

Действие третье

Батум. Апрельская ночь. В квартире рабочего Дереспана за столом сидит Сталин.

Дереспан. Надо усилить конспирацию. Они теперь не успокоятся, они за тобой как за зверем ходить будут.