она была составлена редактором Никоновской летописи. С. К. Шамбинаго показал, что ряд других рассказов Никоновской летописи, связанных с именем Киприана, отличается тем же стремлением возвеличить роль митрополита в государственной жизни страны. И это связано, по всей вероятности, не со стремлением прославить именно митрополита Киприана, а с тенденцией всей Никоновской летописи.

А. А. Шахматов писал по этому поводу: «Я отвечаю решительным утверждением, что подобное прославление памяти митрополита (Киприана. — Л. Д.) дело не современника, а книжника XVI века, воспитавшегося в известной, определенной литературной среде и применявшего выработанные в этой среде приемы к обработке различных литературных произведений. Составитель Никоновской летописи — типичный представитель этой литературной среды. Весь его труд изобилует примером благоговейного отношения к митрополитам и тенденциозной окраской событий в духе их прославления»[743].

В Летописной редакции Сказания, восходящей, как считал С. К. Шамбинаго, к Киприановской редакции, нет отрывков из Летописной повести, которые читаются в Киприановской редакции.

Шамбинаго объяснял это тем, что в Летописной редакции были выпущены все заимствования из Летописной повести, находящиеся в Киприановской редакции. Данное построение можно было бы еще в какой-то степени принять, если бы в Летописной редакции были выпущены только непосредственные текстуальные заимствования из Летописной повести, но мы не встречаем в ней и переработок Киприановской редакции, сделанных на материале Летописной повести.

Совершенно очевидно, что редактор Киприановской редакции, работая над текстом Сказания, пользовался при этом материалами Летописной повести, включая в свою редакцию отдельные отрывки из нее или перерабатывая на ее материале текст Сказания. Только этим и можно объяснить наличие в Киприановской редакции переработок текста Летописной повести и отсутствие их во всех остальных редакциях памятника. Так как Киприановская редакция Сказания предназначалась для летописи, совершенно естественно, что текст этой редакции подвергся переработке по Летописной повести. Время возникновения Киприановской редакции нужно относить к середине XVI в., поскольку составление основной части Никоновской летописи (до 1520 г. включительно) датируется 1539–1542 гг.

Распространенная редакция Сказания, как уже отмечалось, отличается от всех остальных редакций включением в текст ряда новых эпизодов и расширением за счет более мелких подробностей общих для всех редакций эпизодов. Самыми существенными вставными эпизодами в этой редакции являются рассказ о посольстве Захария Тютчева в Орду и повесть о новгородцах.

Развитие и расширение эпизодов в данной редакции производилось путем введения дополнительных подробностей, путем усложнения содержания. Такого характера изменения построены на материале уже существующем: во всех редакциях говорится только, что Ольгерд отправил посла к Мамаю, в Распространенной редакции, называется имя посла — Бортеш и вводится его рассказ, характеризующий Мамая в резко отрицательный тонах. Таким же осложненным является в этой редакции и рассказ о приходе к великому князю его брата — великого князя Владимира Андреевича: сначала говорится о беседе между братьями, а затем о посещении ими Киприана.

В остальных же редакциях подразумевается, что Владимир уже знает о нашествии Мамая, поэтому беседы между братьями нет, а сразу рассказывается о том, что они пошли к митрополиту.

Рассказ о посольстве Захария в Орду в полном виде встречается только в Распространенной редакции, в остальных редакциях лишь говорится, что великий князь послал Захария Тютчева в Орду с дарами Мамаю. В Распространенной же редакции это характерный эпизод, встречающийся во всех ее списках. Такой большой вставной рассказ по своему содержанию и характеру представляет в сущности, законченную повесть. В отношении самостоятельности он еще более независим от общего развития действия и всего содержания Сказания, чем включенная в эту редакцию повесть о новгородцах.

Трудно сказать, был ли автор Распространенной редакции Сказания и автором повести о посольстве Захария или же он ввел в свою редакцию, в литературно обработанном виде, устный эпический рассказ о хитроумном русском после. Но то, что этот рассказ не случайная вставка в текст, а эпизод, введенный автором данной редакции с определенной литературно-художественной и идеологической целью, подтверждается наличием во всех списках Распространенной редакции рассказа о посольстве Бортеша. Не приходится сомневаться, что между этими двумя рассказами если и нет тесной зависимости в развитии сюжета, то внутренняя связь между ними существует: в обоих случаях перед читателями предстает в неприглядном виде противник Дмитрия Мамай, только в первом случае идет рассказ о посольстве враждебной Дмитрию стороны, а во втором — о посольстве от самого Дмитрия.

Литовский посол рассказывает своему князю о том впечатлении, которое произвел на него Мамай. Из этого рассказа видно, что Мамай, несмотря на свою силу и свое высокоумие, глуп. Повесть о посольстве Захария наглядно иллюстрирует глупость Мамая: умному и находчивому русскому послу без труда удается его одурачить.

Рассказ о посольстве Захария, как и рассказ о посольстве Бортеша, не является механическим включением в повествование нового интересного эпизода, оба они подчинены общей тенденции рассматриваемой редакции — стремлению еще полнее, шире и увлекательнее рассказать о событиях 1380 г. Это определялось тем, что тому же автору принадлежал и рассказ о новгородцах, являющийся, в конечном счете, основным из вставных рассказов в Распространенной редакции. Хотя повесть о новгородцах имеет самостоятельный характер, что подчеркивается ее началом, тем не менее ни в коем случае нельзя говорить о ее случайности и несвязанности с общим содержанием Сказания в данной редакции.

Если какие-то детали или эпизоды повести о новгородцах и могут восходить к устной традиции, то вся она в целом, ее книжная обработка во всяком случае, принадлежит тому же автору, который составлял Распространенную редакцию Сказания. Связь повести о новгородцах с содержанием Распространенной редакции заметна на всем протяжении памятника. Так, в рассказе об уряжении полков на Коломне, общем для всех редакций, в Распространенной редакции особо отмечаются новгородцы: «…(великий князь. — Л. Д.) приихав к полком к новгородцкым и видев их подивися им, яко чюдно зрети учрежение их нарочито зело к боеви». В соответствии со вставной повестью о новгородцах говорится, что при уряжении полков великий князь «левую руку уряди новгородцъких посадников…» (В остальных редакциях на этом месте стоит Глеб брянский, в Распространенной же редакции этого имени нет вообще). Эта же новгородская окраска памятника дает себя знать и в ответе бояр Олегу рязанскому, когда он был удивлен тем, что Дмитрий осмелился пойти против Мамая. После слов бояр о том, что Сергий вооружил Дмитрия на битву с татарами, прибавлено: «А се, княже, кажут, яко приидоша к нему на помощь новогородцом с многими силами своими, и воинство же их, княже, сказывает крепко вельми и храбро зело». Все это указывает на то, что повесть о новгородцах принадлежит редактору Распространенной редакции.

Можно думать, что стремление автора Распространенной редакции внести в