стоило вбить в ее голову то, что она должна была передать царице! Единственно, что умела эта толстая дворцовая дама — выклянчивать деньги. Какие только поводы не придумывала: то сон она видела, черная собака за ней бежала — быть беде, не найдется ли тысчонка какая? И ей совали тысчонки, помня о ее волшебных связях… Вот и сейчас ему показалось, будто она просит денег под исчезновение Распутина.

— Надо звонить не мне, а Протопопову, — сказал Манус.

— Мы ему больше не верим! — крикнула Вырубова.

— Это опасно — не верить. Слышите? Сейчас очень опасно ему не верить! Ну хорошо, повесьте, будьте добры, трубку, я буду узнавать.

— Мы умоляем вас! Умоляем! — кричала Вырубова клокочущим голосом. — Государыня…

— Хорошо, я займусь этим…

Дома у Протопопова сказали, что он уже давно в министерстве. Манус взглянул на часы — еще не было девяти. Да, видно, что-то случилось…

Манус позвонил секретарю Протопопова, тот подтвердил, что министр у себя в кабинете, но приказал ни с кем его не соединять.

— Доложите, — говорит Манус…

— Никого, господин Манус…

Манус повидал на своем веку всякого, и ничья смерть задеть его сердце не может. Он спокоен. Однако надо подумать о том, как скажется на его жизни и делах возможная гибель Распутина. Сам

Распутин ему больше не нужен, слава богу, он успел сделать очень важное — царица не позволит убрать Протопопова. И если Распутин действительно убит, обещанный ему миллион сэкономлен… Но Вырубова сейчас кричала, что они Протопопову больше не верят. Вот это страшно — Протопопов начал оформлять пересылку денег в Швейцарию. Потребуется еще не меньше месяца, пока дело будет завершено. Значит, нужно сделать все, что только можно, чтобы смерть Распутина не вышибла Протопопова из кресла министра. Все решит, как он себя сейчас поведет, мозги-то у него все же набекрень… Черт бы его побрал — велел ни с кем не соединять. Наверно, наложил полные штаны…

Ну а если Протопопова вышвырнут — что тогда? Об этом страшно подумать. Не говоря уже о спасении денег, могут всплыть на поверхность все его грандизоные дела, которые России, мягко говоря, никакой пользы не принесли. Раньше Манус успокаивал себя тем, что его соучастниками были слишком высокие лица и в случае чего сама императрица но даст его в обиду. Но теперь ей не до Мануса — если Распутин мертв, для нее это означает, что все вокруг разверзлось и потеряло опору. При ней был божий человек, и его убили — посмели именно потому, что он своей святостью оберегал ее и ее гнездо, помогал им жить. Потому и убили… — так думает царица, и она может наломать костей. А Манус… Что ей Манус? Однако позвонили от нее именно ему, значит, он им нужен и они еще верят в его силу…

Размышления Мануса прервал лакей, доложивший, что пришел господин Бурдуков и просит срочно его принять… Так… И этот в штаны наклал…

— Пусть подождет, я оденусь…

Манус прошел в спальню и не спеша оделся, обдумывая, что посоветовать Бурдукову. Просто отмахнуться от него нельзя — если увидит, что его бросают в беде, он может пойти на все, а знает он много.

Манус прошел в кабинет, сказав лакею пригласить туда Бурдукова.

В кабинет вошел, боязливо окинув его взглядом, Николай Федорович Бурдуков. Совсем исхудал он от тревог — сюртук обвис на косых плечах, лицо из одних костей, глаза мечутся туда-сюда…

— Игнатий Порфирьевич, новость знаете? — спросил он почти шепотом, глаза его, перестав метаться, уставились на Мануса.

— Знаю. Ну и что? — ответил Манус— Дрожите? — Последнее время, особенно после убийства Грубина, Бурдуков вызывал у Мануса брезгливое отвращение — стонет, что пора из России уезжать, вместе с тем хапает деньги всюду, где удается, а от страха на глазах усыхает. Но приходится его терпеть, он еще нужен, а кроме того, он может и продать.

— Николай Федорович, мой вам совет… — начал Манус, но в это время зазвонил телефон, и Манус взял трубку.

— Откуда мне знать, где он? — ответил он по телефону и кивнул Бурдукову, чтобы садился… Он долго слушал, подняв светлые брови и качая головой. — Я все понимаю. Хорошо… — Он положил трубку и, насмешливо смотря на Бурдукова, сказал — Это вас касается — вас ищет великая Анечка Вырубова, прямо визжит — найдите Бурдукова и чтобы он немедля звонил ей в Царское Село…

— Спасибо за спасение, — сумрачно ответил Бурдуков, потирая пальцами желтый, иссеченный морщинами лоб. — А я, между прочим, только что из Царского, от адъютанта ее величества графа Ростовцева.

— Что же вы не зашли там к Анечке? Нехорошо обходить друзей… — сказал Манус, поглаживая свой массивный бритый подбородок.

— Ничего веселого, Игнатий Порфирьевич, — тихо ответил Бурдуков. — Пожар, Игнатий Порфирьевич.

— Где? — удивленно поднял брови Манус. Бурдуков неопределенно показал рукой.

— Там. Ростовцев говорит — катастрофа. Государь вызван из Ставки.

— Кем?

— Не надо шутить, Игнатий Порфирьевич… А она, извиняюсь, совсем рехнулась. Даже Ростовцев боится зайти к ней.

— Неужели все держалось на Гришке? — легко спросил Манус и принялся неторопливо раскуривать сигару.

— На Гришке не на Гришке, а теперь важно, что выкинет она, — неожиданно деловито заговорил Бурдуков. — Единственно, кто мог бы с ней сейчас говорить, так это генерал Воейков, но он в Ставке. Ростовцев говорит — она великих князей называет убийцами, а всех приближенных к власти изменниками.

— Как это всех? — внешне небрежно спросил Манус, но внимательно всматривался в Бурдукова.

— А так. Все, говорит, предали царя и Россию.

— Ничего, Протопопов вернет ее в чувство, ему не впервой, — выпустив струю дыма, сказал Манус.

— Игнатий Порфирьевич, не заблуждайтесь, — еще энергичнее заговорил Бурдуков. — Если с Гришкой случилось что, Протопопову крышка, а значит… и нам с вами.

Манус долго молчал, он уже был уверен, что Бурдуков держит что-то за пазухой…

Бурдуков вынул из портфеля синюю