26.9.1936

Довольно трудно мне писать теперь, милый друг! Ты спрашиваешь, известно ли мне что-нибудь? Нет, неизвестно, но порядок такой, что все отбывшие срок получают здесь паспорт и бесплатный ж.д. билет куда угодно. Вероятно, так будет и со мной. Дело московской милиции – пустить меня жить в Москву или не прописать. Вероятно, не пропишут. В общем, это зависит от местных условий. Вот Герчук, мой давний приятель, живет после ссылки в Москве уже долго, а других моих знакомых не пускают. Во всяком случае, приеду на несколько дней домой и там решу, что дальше.

Никогда я еще не стоял перед таким клубком неизвестности, как теперь. Мне ничего не ясно из будущего, ни легитимационное мое состояние, ни даже мои семейные дела. Придется сделать новую инвентаризацию семейного хозяйства – что осталось и в каком положении?..

А пока мелкие предотъездные дела – купил чемодан, починил ботинки, пошил штаны, кончаю лечить зубы. Архив нужно перечитать и привести в боевой вид. Здесь шло накопление, наступает время реализации.

2.10.1936

Милый друг, сейчас окончился концерт Оборина, который я слушал по радио из Новосибирска. Наушники на длинной проволоке, и я могу передвигаться по комнате, даже ходить из угла в угол, не снимая их. Раз длинный концерт – я принимаюсь за слушание и за шитье. Весь концерт чинил штаны, память уносила в прошлое, в те далекие годы, когда я впервые слушал эти вещи. Как много печали в глубинах моего прошлого. Но не об этом хочется сейчас писать, о другом – как много было музыки в наших с тобой отношениях. Чайковский и Рахманинов познакомили, Шуман сблизил, другие художники звука соблазнили. Редкий концерт обходится без этих согревающих воспоминаний. Вчера пели “Двойника” Шуберта, сегодня Оборин играл Шуберт-Лист “Баркарола”, этюд “Охота” Листа, играл “Карнавал” Шумана. Я слушаю через Москву гастроли украинской оперы, того киевского театра, где в двенадцатом ряду галереи за тридцать копеек я получил свое музыкальное образование.

Вспоминаю с благодарностью тех людей, которые помогли пробуждению музыкальных вкусов, с грустью разбираю цепь тех случайностей, которые отвели меня от музыки. Как жаль все-таки.

Странно получилось, что в Москве я совершенно отдалился от музыки, а в Бийске снова приблизился. На этот раз всерьез и надолго, вероятно, больше уже не отойду. С трудом представляю себе, как мы с тобой входим в Большой зал Консерватории… В первый же вечер пойдем и купим билет перед входом…

16.11.1936

…выяснить некоторые важные детали. Ко дню приезда заготовь мне следующие справки:

1. справка о твоей службе;

2. справка о Гениной работе;

3. справка из домкома, что я с 1923 по 1931 год проживал там.

По приезде я подам просьбу в НКВД о разрешении мне прописаться в Москве. Возможно, что подачу я отложу до конца ноября, до принятия новой Конституции, но не уверен. Мне передавали, что готовится широкая амнистия к этому дню. Хотя я по документам освобождаюсь раньше, но будет совсем новая обстановка, которая отразится и на мне.

В день получения этого письма отправь мне открытку, сообщи в ней номера телефонов твои и Остоженки. Вероятно, 1–94–13 уже сменили на автоматический, а телефон Ивы я забыл.

В НКВД мне сказали, что не задержат ни на один день. Пройдет несколько дней, пока здесь в милиции дадут паспорт. В середине ноября рассчитываю быть дома. Но не исключено, что какие-то административные сложности задержут недели на две. По опыту других – никто еще не отбывал точно в срок.

Ну, вот и все. Чувствую, как тебе тяжела стала переписка, и не только потому, что времени не хватает. Вообще контакт ослабел – шесть лет большой срок. И мне писать тебе тоже стало трудно. Иной раз долго сидишь за письмом – не пишется.

Хорошо, что плохое отходит назад в прошлое.

Целую – Я.

СВЕРДЛОВСК – МОСКВА

ГЕНРИХ – МАРУСЕ

Просмотрено Военной Цензурой

3.2.1942

Родная моя! Давно нет ничего от тебя, почему? Мамуля, если бы ты знала, как необходимы мне твои письма, то писала бы чаще. Ведь здесь нет ни одного человека, с которым я мог бы поделиться своими переживаниями, нет ни одного человека, от которого бы я мог услышать ласковое слово. А как это нужно, я лишь сейчас понял. Мамуля, дорогая, я проклинаю тот час, когда выехал из Москвы. Мне так хочется быть с тобой, я согласен на самые тяжелые условия, но лишь бы их переносить вместе. Мои товарищи? Все они хорошие в большей или меньшей степени, но жить вместе, каждый день видеть одни и те же лица, слушать одни и те же слова… Сама понимаешь.

С питанием значительно ухудшилось, вот мой питательный день. Стараюсь встать возможно позже. Встав, съедаю 100 гр хлеба и пью кипяток, в 1 час иду в столовую – обед и 200 гр хлеба, в 7–8 час. 200 гр хлеба. Раньше был коммерческий хлеб, сейчас же его достать очень трудно, надо стоять очень долго в очереди и можно получить 500 гр. А что такое для меня 500 гр? Но стараюсь бодрости духа не терять. Получили вести из Томска, томские станкиновцы скоро поедут в Москву, как мы завидуем им.

Мамуля, почему ты ничего не пишешь о себе, ведь это молчание я могу истолковать по-всякому.

Лучше писать правду, чем молчать. Ведь я хорошо понимаю, что тебе нелегко. Если найдешь нужным, то похлопочи в ин-те о запросе, но возвращение – это сладкая мечта, которой, пожалуй, не суждено сбыться. Самое тяжелое в моем положении – перспективы: жду распределения, которое будет по окончании инта (середина июля) – либо оставаться в Свердловске, заниматься важным делом, либо ехать в дыру (Лысьва, Чусовая, Белорецк), причем без гарантии долго проработать там. И мечтать о Москве…

Если случится оказия, то пошли мне ботинки от коньков, брезентовые туфли, белье и мой старый пиджак, пару рубашек. Пиши письма, да чаще, чаще, родная. На почтамт я хожу почти каждый день и все выслушиваю – вам нет. Почтамт довольно далеко, да и закрывается рано, не всегда успеваю дойти.

Пиши лучше не на почтамт, а по моему адресу:

Свердловск, 9 Втузгородок УИИ

I-й учебн. корп. ком 417

Осецкий Генрих Яковлевич

Крепко, крепко целую. Генрих

P.S. Разыскала ли ты Джека Рубина?

Просмотрено Военной Цензурой

8.2.1942

Родная Мамулинька! Много передумано и пережито за последнюю неделю. Чувствую, что за эти дни во мне произошел резкий перелом. Первые три дня февраля было очень тяжелое и грустное настроение, реформа с питанием была лишь толчком. Много надумалось за это время и вдруг прорвалось. Кажется, что жизнь прожил без особых достижений. Недавно сдал проект по станкам, получил “5”, но это не радует – равнодушен. Выполняю сейчас спецзаказ, за который заплатят и засчитают как проект по режущему инструменту. Сейчас подвернулась возможность подработать прилично, но воспользоваться не могу, т. к. надо жать на проекты, их еще у меня много. Родная! Мне очень больно, почему ты ничего не пишешь о себе, а отделываешься ничего не говорящими открытками. На мои вопросы ты совсем не отвечаешь, ведь получается не переписка, а так, обмен приветами. За все время я получил от тебя лишь одно закрытое письмо от 2 января! Я представил себе, как ты усталая приходишь после работы и валишься на тахту. Ты не пишешь, как твоя новая работа? Неужели ты стала служащим, который переворачивает “номерок” прихода и ухода? Не могу представить!