Считается, что смерть Дзержинского наступила в удобный для Сталина момент и что покойный наверняка воспрепятствовал бы преследованию в партии инакомыслящих. Последнее столь же сомнительно, как и известный штамп о ленинских нормах партийной жизни. На смену «железному Феликсу» пришел человек в золотом пенсне с мягкими манерами, владеющий 12 языками, страдающий астмой и стенокардией. Менжинский В. Р. принимал посетителей, лежа на кушетке, и отдавал приказания в непривычной форме: «Я покорнейше прошу Вас…» Троцкий считал его бесцветной личностью и «плохим наброском к незаконченному портрету». Пресловутая скромность Дзержинского, преданность его своей кровавой работе, так же, как и знание языков Менжинским, умиляли идеологов партии и официальных историков ВЧК (277, 195). Идеализируя события тех лет, они называли первых боссов ВЧК «романтиками революции», «людьми глубокой культуры с нежными сердцами». Это всегда звучало насмешкой, особенно, если учесть их возвышенную любовь к маузеру и расстрелам. Романтиками их можно было назвать только условно и лишь на фоне неслыханно масштабных репрессий, развернутых их преемниками.

Из-за инфаркта, случившегося в 1929 г., и последовавшей болезни Менжинский отошел от дел своего ведомства. Власть перешла к первому заместителю наркома агрессивному еврею Ягоде Г. Г., о котором все, кто его знал, отзывались резко отрицательно. Он не имел себе равных по жестокости, грубости, бескультурью и претенциозности. Одно время Ягода заигрывал с правой оппозицией, но потом решил сделать ставку на Сталина и не ошибся. Его конкурент в ОГПУ Трилиссер, наоборот, активно поддерживал Бухарина и, в конечном итоге, был снят с должности, а затем в 1937 г. расстрелян. Ягода устраивал Сталина своим беспринципным карьеризмом и, несмотря на глубинное недоверие к нему вождя, был назначен в 1934 г. после смерти Менжинского наркомом Внутренних Дел. Этому предшествовала неудачная попытка Сталина внедрить в ОГПУ в 1931 г. преданного ему партаппаратчика Акулова А. И. Акулов тоже получил ранг первого заместителя наркома, но был отторгнут коллективом высших руководителей ОГПУ. Это свидетельствовало об ограниченности тогда власти Сталина.

Подобно тому, как Троцкий являлся автором теории «перманентной революции», Сталин являлся автором теории непрерывных заговоров. Она вытекала из хронического чувства неуверенности Сталина перед лицом классовых врагов внутри страны и империалистов за границей. Это чувство, по-видимому, было единственным искренним движением его души. Благодаря ему Сталин стал главным движителем всеобъемлющего террора, никогда не испытывавшего жалости и угрызений совести. Очень трудно назвать число заговоров, обнаруженных НКВД против Сталина, его окружения, социализма и т. д. Во всяком случае, такого числа заговоров не было за всю историю правления Рюриковичей и Романовых. Память сохранила лишь самые громкие из них, так как большинство заговорщиков судили «тройки», иногда заочно, без оглашения дела в печати. Заговоры позволяли Сталину устранять неугодных, порождали в народе чувство законного гнева против предателей и чувство сопричастности к делам правления. Заговоры делали Сталина защитником завоеваний Октября, олицетворением справедливости и борьбы за правое дело, сплачивали вокруг него партию, армию, НКВД и, разумеется, народ. Как и НКВД, который теперь работал лично на него, заговоры были гениальным изобретением вождя.

Первый опыт Сталин приобрел в Шахтинском деле, когда шефом ОГПУ Северного Кавказа Евдокимовым Ю. Г. в марте 1928 г. был раскрыт «контрреволюционный заговор» горных инженеров, работавших в г. Шахты. В письмах, направленных из эмиграции бывшими владельцами шахт заговорщикам, Евдокимов усмотрел «подрывные инструкции», хотя тайного шифра к письмам разгадать не смог. В это время на шахтах произошел ряд несчастных случаев из-за разгильдяйства персонала, пьянства рабочих и нарушений техники безопасности. Таких случаев происходит много и в наши дни. Когда Менжинский выразил сомнения в заговоре и дал Евдокимову две недели на разгадывание шифра, тот обратился непосредственно к Сталину. Сталин добился от Политбюро того, что ему лично было поручено разобраться в этом деле. Под его присмотром ОГПУ состряпало обширный международный заговор, направляемый из Парижа, Берлина и Варшавы. На апрельском 1928 г. Пленуме ЦК Сталин поведал соратникам о крупном заговоре международных капиталистов, в котором «шахтинское дело» было лишь звеном большой цепи. В трактовке Сталина это звучало так: «Было бы глупо полагать, что международный капитал оставит нас в покое. Нет, товарищи, это неправда. Классы существуют, и существует международный капитал, и он не может спокойно смотреть, как развивается страна, строящая социализм. Раньше международный капитал пытался свергнуть советскую власть с помощью прямой военной интервенции. Эта попытка провалилась. Теперь он пытается и будет пытаться в будущем ослабить нашу экономическую силу с помощью невидимой экономической интервенции, не всегда явно, но вполне серьезно организуя саботаж, планируя всевозможные „кризисы“ в той или иной отрасли промышленности, тем самым обеспечивая возможность будущей военной интервенции. Все это неотъемлемая часть классовой борьбы международного капитала против советской власти. О случайностях не может быть и речи».

Суд над саботажниками происходил 18 мая — 15 июня 1928 г. под хрустальными люстрами Дома Союзов. Побывавшие на суде 100 тысяч рабочих, крестьян и школьников вынесли убеждение, что «классовый враг среди нас» и он не дремлет. 11 главных саботажников были казнены, шестеро, давших нужные ОГПУ показания, помилованы. Перед этим газеты два месяца раздували психоз, требовали бдительности по отношению к «буржуазным специалистам» и выдвижения на руководящие посты рабочих. В первом судебном шоу Сталин опробовал взаимодействие всех участников ансамбля — следователей, судей, обвиняемых, газетчиков и зрителей. Результат соответствовал замыслу вождя.

В 1928–31 гг. под контроль ОГПУ было взято свыше 1 250 000 «буржуазных спецов», 138 000 из них отстранены от работы, 23 000 причислены к «врагам советской власти» и ликвидированы, либо лишены гражданских прав. Чисткам способствовали еще три шумных процесса: о заговоре профессоров, заговоре Промпартии и заговоре Союзного бюро меньшевиков. В первом из них, объявленном 22 сентября 1930 г., ОГПУ обнаружило «контрреволюционное общество» из 48 профессоров, агрономов и руководителей пищевых предприятий, виновных в умышленных срывах продовольственных поставок. 24 сентября газеты объявили о расстреле всех 48 заговорщиков.

В «деле» подпольной Промышленной партии, сфабрикованном ОГПУ, участвовало около 2000 инженеров и экономистов, решившихся свергнуть советскую власть и вступивших в сговор с десятком генеральных штабов Запада, государственными деятелями Р. Пуанкаре, А. Брианом, легендарным разведчиком Лоуренсом Аравийским, магнатом Г. Детердингом, членами Временного правительства России в изгнании. Исполком придуманной ОГПУ Промышленной партии в составе 8 человек судили 25 ноября — 7 декабря 1930 г. показательным судом. Среди обвиняемых оказались известные инженерной общественности России профессора Чарновский, Калинников, Федотов. Председательствовал на спецприсутствии Верховного суда ректор МГУ Вышинский А. Я. Обвинял Крыленко Н. В. Свидетелями обвинения выступили проф. Рамзин и ряд других подследственных, согласившихся сотрудничать с ОГПУ, а также провокаторы. Как и в предыдущих случаях, газеты призывали к расправе с предателями и благодарили «славное ОГПУ, обнаженный меч революции, за прекрасную работу по ликвидации грязного заговора». Манифестанты вокруг здания суда скандировали: «Смерть! Смерть! Смерть!» К 1930 г. ОГПУ направлялось твердой рукой Ягоды. В подготовке процесса применялись пытки, после которых сломленные пожилые люди подтверждали все, что угодно было палачам. Их признания на суде производили впечатление подлинности обвинений. Пятеро из восьми обвиняемых были приговорены к высшей мере, которая, однако, была заменена 10-летним сроком заключения. О причинах этого будет сказано ниже.