Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все уселись в нижнем ряду. Петр сел между Сашей и Лидой, нарочно сделав ее крайней. Лида чуть отодвинулась от Петра, но он перегнулся через ее колени и стал затягивать шнурки на ее ботинках. Саша помогал Наде. «Слишком туго», — громко сказала Лида Петру, стараясь вложить в свои слова недовольство. Наташа и тут пришла ей на помощь. Она отодвинулась от Саши, чтобы дать место Петру, и сказала: «Помоги мне, пожалуйста». Лиде нравился естественный тон Наташи, нравилось, что к любой маленькой просьбе она всегда прибавляет слово «пожалуйста», как взрослая. Петр не нашелся, чем на это ответить, и подсел к Наташе. Он оказался между Наташей и Сашей, потому что Надя не подвинулась и сидела как каменная. Лида могла бы придвинуться к Саше, но вовремя вспомнила о его привычке положительно реагировать лишь на естественные ее движения. Укреплять его позиции за счет Петра на глазах пятерки было бы ненатурально. Пустое место между ними как будто разрасталось на Лидиных глазах. Тут ей на помощь пришла Эдита Пьеха с «Городом детства». «Наша любимая!» — воскликнул Саша, в великолепном порыве схватив Лиду за руку, а другой рукой стащил на лед Наташу, увлекшую остальных. Действительно, под эту песню конькобежцы «В» класса всегда катались вместе. Но Саша, горя желанием наказать Петра, выпустил Наташину руку, и они понеслись с Лидой вперед. О таком она и не мечтала, зная нерешительность Саши. Они летели по кругу, подгоняемые смехом пытавшихся настигнуть их девочек. Петр рвался вперед, но девочки с двух сторон крепко держали его за руки. Тем не менее, сделав круг, они все соединились, и тут, на середине песни, Лида самым естественным образом зашлась в кашле. Притормозили. «Тебе пора домой, — строго произнес Саша, — я провожу...» Петр ничего не сказал. Они поднялись наверх, где стояли под скамейкой Лидины сапоги. Лида уже не кашляла. «Жаль, что рано уходим», — сказала она. — «Тебе действительно жаль?» — Саша заглянул ей в лицо. Лида промолчала. «Как ты решила задачу по химии?» — «Через систему уравнений», — ответила Лида. «Надо мне химию подтянуть малость, — сказал Саша. — В мединституте это первый экзамен».
Они вышли из ворот и встретили Володю Астафьева. «Ну вот, явился! — сказала Лида. — Все уже расходятся...» Володя откозырял им — эту привычку он перенял у брата-дембеля. «Значит, я вовремя», — сказал он. Обменялись рукопожатиями и разошлись. «Хочешь, я помогу тебе с химией?» — спросила Лида. — «Не хочу, — ответил Саша, крепко стиснув ее руку. — Вот как раз этого мне от тебя не надо...» Надо было, наверное, спросить кокетливым тоном, что ему от нее надо, как сделала бы это Надя на ее месте, но Лида боялась, что у нее дрогнет голос. Саша замкнулся в себе. Молчание разрасталось, приобретая напряженность силового поля, как будто они летели вперед на коньках. Музыка звучала в отдалении. Саша стащил рукавицу со своей руки и варежку с Лидиной, взяв ее руку голой горячей рукой, после чего молчание Лиды стало естественным. Ее вели, она шла не замечая дороги, согреваясь все больше и больше от учащенного бега крови во всем теле. Лида и не заметила, как они оказались возле ее дома. «Ну пока», — сказала она. «Скажи: как ты ко мне относишься?» — глядя в сторону, вдруг спросил Саша. Лида засмеялась — вопрос прозвучал как признание. «Что смеешься?» — «Это все равно что мгновенно сказать, сколько будет пятьдесят пять умножить на шестьдесят шесть...» — сказала она. «Три тысячи шестьсот тридцать», — машинально буркнул Саша. «Откуда ты знаешь?» — «Просто так брякнул... Так что ты мне ответишь?» — «Три тысячи шестьсот тридцать, — сказала Лида. — Спокойной ночи».
(Когда Саша оглянулся, отыскивая Лиду в темноте рядов стадиона, он сделался похожим на ангела с картины Леонардо «Мадонна в гроте». Его обернувшийся силуэт расслаивался на ряд замедленных движений, которые получали оттиск в ночной амальгаме воздуха, как застывшие гребни раковин под величавым колебанием волн: один Саша выглядывал из-за другого, третий — из-за четвертого, как в игре друг против друга установленных зеркал, уносящих отражение в дурную бесконечность, пока не застыл обернувшимся ангелом в гроте. «Взор его при встрече...» Сколько бы лет Лида теперь ни уходила от обернувшегося ангела, его взгляд отыщет ее в темноте и распустит спиралью закрученное в раковине время, входящее в глухой завиток первородной волны. Движение обернувшегося Саши медленно разрывает вьюнки одного, другого, третьего лета, как Гулливер одним вздохом разрывал путы, над которыми трудилось всю ночь миниатюрное человечество, пока в небе огни перемещались в сторону восхода солнца... Царства, войны, моровые поветрия, имена великих мертвецов спиралью закручивались в перламутровый сосуд, как заклятые джинны, история выворачивалась наружу ороговевшим гребнем, повторяющим рисунок волны. Сашино движение длится поверх снежных гребней и зеленых волн лета, поскольку оно не завершено, дано в воздухе в летучих набросках карандаша, надкусывающего незрелую бумагу то здесь, то там, стачивая о воздух грифель... Но образу Саши не прорваться через заросли набросков — одна линия изображает великолепный порыв, другой штрих намекает на утраченную радость, и все окутывает тайна. Пока Саша оборачивается, Лида успевает уйти далеко вперед, тем не менее взгляд Саши настигает ее в разных точках запутанного маршрута).
Важен был первый шаг. Саша и Лида, не назначая друг другу свиданий, стали встречаться на катке, с каждой встречей все больше закрепляя первоначальные мизансцены, пока спектакль не стал ритуалом. Лида переобувалась
