– Болох-аул, – объявил он.

* * *

В Болох-ауле вопрос о чудаках никого не озадачивал. Их знали все, и все встреченные и спрошенные уверенно и буднично указывали дорогу, как будто община академиков была не явлением выдающегося порядка, а обыкновенным магазином или пасекой.

Глазам их предстало живописное нагромождение построек. У центральных ворот возвышалась деревянная башня, которую так и подмывало назвать сторожевой. Со стропила навеса криво свисал корабельный колокол. За невысоким крепостным забором виднелись домики, казавшиеся большими игрушками.

В глубине подворья показался пожилой на вид, обросший альпинистской седоватой бородой человек в застиранной всеми ветрами брезентовой штормовке. Человек этот, казалось, совершенно не удивился появлению незнакомцев. Он молча указал рукой на перелазку и, скрестив на груди руки, стал спокойно ждать их приближения. За несколько шагов, которые отделяли его от человека, Тимофей обрел уверенность, что человек сейчас скажет ему запросто, как обычно говорят ясновидящие, встречая на пороге хижины далекого страждущего странника: «Я ждал тебя. Я знал, что ты придешь», – вселяя в гостя трепет перед своими плохо объяснимыми способностями.

Hо человек, ожидавший приближения Тимофея, ничего не сказал, а протянул Тимофею жилистую руку, повернулся и пошел к ближайшему домику.

– Устраивайтесь здесь, – предложил он, отворяя легкую дверцу и цепляя ее к стене на крючок. – Камин можете топить, если будет такое желание.

Тимофей сбросил рюкзак и с наслаждением покрутил затекшими плечами. «Hелюбопытные здесь люди», – мелькнула у него мысль.

– Вы устраивайтесь, – сказал человек, – а мне тут надо... – Он неопределенно махнул рукой куда-то на двор. – Я скоро подойду.

Тимофей достал из непромокаемого пакета Алино письмо, повертел его в руках, сунул наконец в нагрудный карман куртки и перешагнул порог.

Вечернее солнце ласкало глаза прозрачно-желтым светом. Под башней на зеленосолнечной поляне бродили коровы. Их неопределенные, бесформенные тени пятнали траву. Тимофей пристально, подозрительно и ревниво оглядел коров, словно ожидая, что они заговорят, и подошел к двери в основании башни. Взгляд его скользнул по ящику наподобие почтового, на котором белой краской было написано: «В помощь пострадавшим от Болоха и на развите ГЛЮКа».

– Это здесь академики живут? – спросил он в таинственную полутьму приоткрытой двери.

На звук его голоса вышел тот человек в штормовке – Завада.

– Академики? – удивился он. – Нет-нет, я кандидат наук.

– Но здесь же должна быть всероссийская община академиков, – в свою очередь удивился Тимофей.

– Понимаете, – сказал Завада, очевидно, не поняв вопроса, – я сюда приехал семь лет назад, когда все это началось. Купил домик и стал себе поживать. Давно мечтал, еще в молодости места эти исходил... Hу, стали приезжать друзья, на лето, в отпуска, многие с детьми, из Ростова, из Краснодара, из Питера. Места часто не хватало. Вот я и решил по мере сил строить домики, ну, скажем, нетрадиционной архитектуры. Дети довольны. Им интересно. Сами посмотрите – благодать вокруг.

Тимофей взирал на домики нетрадиционной архитектуры едва ли не с ненавистью. С каждым словом Завады до него доходило, что происходит какое-то чудовищное непоправимое недоразумение.

– Да я, собственно, всем – милости просим, – сказал Завада каким-то обиженным тоном. – Туристы, знаете, часто останавливаются, охотники, бывает.

– Да, но академики, – перебил его Тимофей. – Академики как же? Как же так? – Он и сам чувствовал себя обманутым ребенком. – Что же они по телевизору болтали? Община, свободные люди новой формации... Ведь вы понимаете, что это значит?

Однако хозяин сказочного и нелепого городка не совсем понимал, что так взволновало Тимофея, и смотрел на него растерянно, задумчиво. От волнения он даже снял шляпу, положил ее себе на колени и теребил дырку, просунув в нее смуглый, немного скрюченный палец.

– По телевидению ведь передавали, по центральному каналу, – не унимался Тимофей.

– И что же они сказали? – спросил Завада упавшим голосом.

– Сказали, – возбужденно заговорил Тимофей, – что здесь академики живут, делают в шляпах дырки, чтобы связь с космосом была. Сказали, что все они сюда собрались, что центр страны сюда перемещается.

– Какой центр? – испуганно пробормотал Завада. – Куда перемещается?

– Духовный. – Тимофей почти со злостью выговорил это слово.

– Вот идиоты, – молвил Завада, успокаиваясь. – Впрочем, спорить не стану – место портится. Совсем уже не то, что было лет пять назад. Hе поверите – какая была прелестная глухомань. Даже туристы стороной обходили.

– Да, но шляпа-то дырявая, – возразил Тимофей с какой-то безумной надеждой, как приговоренный к смерти, стоящий на эшафоте и увидевший вдалеке на дороге облачко пыли.

– А у вас вот накидка дырявая, – парировал Завада.

– Это я сигаретой прожег.

– А шляпа из соломы сделана – растрепалась, – так какая разница?

Тимофей, конечно, отлично понимал то, о чем толковал ему Завада. Hо он испытывал такое тоскливое разочарование, что просто отказывался верить, что легенда от него ускользает. Остаток вечера он бродил по подворью, заглядывал в сказочные, усатые домики, словно рассчитывал там, в полумраке, ухватить попрятавшихся академиков и вытащить их из темных углов на божий свет.

– Да ведь не от мира бегут, – усмехнулся наблюдавший за ним Завада. – От людей.

Тимофей хмуро молчал. В который раз обступила его страшная материальность мира. Там, где мерещилась сильфида, всего лишь ветер возмущал занавеску. Очертания неизреченного оказывались всего лишь причудливыми тенями все тех же хорошо известных деревьев.

Hа какое-то время, во время этой беседы, которая так его отрезвила и разочаровала, он забыл, зачем, собственно, он сюда приехал. «Лавка вредностей» – прочитал он табличку у входа в одно из помещений.

– У вас тут живет один человек...

– Живет, – облегченно подтвердил Завада, довольный тем, что хоть чем-то может угодить своему собеседнику. – Хотите его увидеть? Он сейчас на кладбище, тут недалеко.

– Кто-то умер? – спросил Тимофей, стараясь из деликатности вложить в свой голос толику сострадания к неведомому покойнику.

– Да, – спокойно ответил Завада. – Атон сегодня утром умер. Захлебнулся. Поздно его вытащили. – Он помолчал, закуривая «Приму». – Сейчас он его похоронит, а потом чай будем пить.

* * *

Небольшая поляна около речки была покрыта погребальными курганами. Словно армия мышиного короля вела здесь затяжные, тяжелые бои и понесла огромный урон. Это было мемориальное солдатское кладбище в мышиной миниатюре. Все до единого холмики венчались крупными, гладкими речными голышами. Почему-то Тимофей вспомнил сардинский крестик, купленный Ильей в Севастополе, и ему стало казаться, что это итальянское кладбище, кладбище итальянских мышей.