Траектория взлета была очень простой. Активной навигационной системой служила PNGS. Если бы PNGS вышла из строя, мы могли переключиться на AGS и попасть на безопасную орбиту – по крайней мере, в тот момент мы думали, что могли. Как мог помочь нам Хьюстон? В случае, если бы PNGS забарахлила или к ней появились вопросы, там, внизу, в отличие от нас, как следует проанализировали бы проблему. Мы находились в очень хорошем положении – на восточном краю Луны – и двигались на запад, поэтому во время взлета пересекали видимый с Земли центр Луны, значит, у нас должны были быть довольно качественные данные с наземных радаров. Возможно, они могли сказать нам, что нам надо переключаться на AGS. Но, помимо этого, они мало что могли сделать для нас. Им надо было присматривать и за другими вещами: системными проблемами, батареями, системами жизнеобеспечения и прочим. Уверен, если бы они увидели что-нибудь чудное, они дали бы нам это понять, и мы вместе решали бы, что с этим делать. Но сама траектория подъема была довольно несложной. Во время всех наших сближений и стыковок мы занимались расчетами изменений траекторий – нужных для этого импульсов. Они делали то же самое и сейчас, основываясь на других источниках данных на Земле».

В момент от начала экспедиции 05:04:04:51 Рон Эванс дал кораблю разрешение на взлет. «Принято, – ответил Олдрин. И пошутил: – Мы занимаем взлетную полосу первыми». Миновало около семнадцати минут, и в 12:37 по хьюстонскому времени пришло время включить этот единственный и незаменимый ракетный двигатель. Не считая самой посадки, не было в истории экспедиции Apollo 11 – да что там – в истории всей американской космонавтики более напряженного момента.

На канале CBS Кронкайт промолвил, обращаясь к Ширре: «Думаю, мы вовсе не так сильно нервничали, когда начиналась программа Mercury». Мать и жена Нила испытывали тот же самый страх.

В автобиографии Баз красноречиво описал старт: «Взлетная ступень LM отделилась от массивной угловатой посадочной ступени на длинных и тонких ножках, обрушив на нее ливень блистающих частиц теплоизоляции, которые брызнули во все стороны под ударом ракетного двигателя».

И вновь вспоминает Баз: «Времени любоваться пейзажем не было. Я полностью сосредоточился на компьютерах, а Нил не отрывался от указателя пространственного положения, но я еще успел заметить, что флаг Соединенных Штатов Америки упал. Через несколько секунд после старта LM стал наклоняться на сорок пять градусов вперед, и, хотя мы ждали, что это окажется внезапный и, может, пугающий маневр, замки и резинки, удерживавшие нас на месте в кабине модуля, так смягчили ускорение от поворота и ускорение взлета было таким большим, что мы едва заметили наклон».

Не только мать Нила не могла сдержать слез, когда услышала, как торжествующий Кронкайт воскликнул: «Ну и ну! Эти их слова “замечательно”… “очень мягко”… “очень ровный полет”! Армстронг и Олдрин, пробывшие без малого сутки на поверхности

Луны, теперь движутся к точке встречи с Майком Коллинзом на окололунной орбите».

Уже седьмой месяц подряд «подавляемым страхом» Майка Коллинза была возможность, что ему придется бросить своих товарищей на Луне и возвращаться на Землю одному «У Columbia не было посадочных приспособлений; я не смог бы спасти их, если бы они не сумели взлететь с поверхности или упали бы обратно на нее». Какой бы сценарий трагедии ни реализовался, Майк был должен возвратиться на Землю, но он знал, что тогда к нему до конца жизни прилипло бы страшное клеймо. «Я почти жалел о том, что у меня была возможность выжить в таком случае», – думал он иногда.

Двигателю взлетной ступени предстояло работать чуть больше семи минут, чтобы набрать скорость и высоту, которые требовались для выхода на орбиту. Находившийся в командном модуле Коллинз внимательно следил за движением модуля лунного. Больше, чем кто-либо, он знал о том, насколько успех операций «дня встречи» не гарантирован. С самого утра, как только он проснулся, у него было «множество вещей, которые не давали отвлечься», в том числе ему предстояло 850 раз нажать на различные кнопки и клавиши, «и это были мои восемьсот пятьдесят шансов сесть в калошу». Если старт Eagle пройдет хорошо, ему предстояло поработать «в качестве надежного начальника базы и позволить им отыскать меня на постоянном круговом пути. Но если… если… если хоть что-то из тысячи возможных вещей, которые могут подвести, случатся с Eagle, то тогда я из дичи превратился бы в охотника». В момент взлета LM Майк «волновался, как юная невеста». Он летал уже семнадцать лет, сорок четыре раза обогнул Землю на Gemini X, но «ни разу не чувствовал себя настолько на иголках из-за какого-либо полета», как из-за нынешнего старта LM с Луны.

По мере того как Eagle поднимался все выше, приближаясь к Коллинзу, тот думал: «Один маленький сбой, и они покойники. Я старался не дышать все семь минут, которые им требовались для выхода на орбиту». Как ветеран программы Gemini, он знал, «как прискорбно быстро попытка сближения может пойти прахом. Наклонившийся гироскоп, упрямый компьютер, ошибка пилота – ах да, именно последняя возможность страшила меня больше всего. Если Нил и Баз сумеют вытащить аппарат на косую, искаженную орбиту, хватит ли мне топлива и решимости попытаться перехватить их?» Рядом с ним в командном модуле находился блокнот, в котором были прописаны восемнадцать различных вариантов того, что он может сделать, чтобы попытаться пересечь орбиты с LM, если модуль не сумеет добраться до него самостоятельно.