– Лучше всего, дорогая, тебе подняться наверх, снять шляпку и умыться. Потом мы поужинаем и за ужином не станем говорить об этом. После мы сможем все тщательно обсудить и рассмотреть со всех сторон.

Миссис Макгилликадди согласилась с ее предложением. Обе дамы поужинали и во время еды говорили о различных аспектах жизни в Сент-Мэри-Мид. Мисс Марпл прокомментировала всеобщее недоверие к новому органисту, поведала о недавнем скандале с женой аптекаря и коснулась темы вражды между директрисой школы и деревенскими жителями. Потом они поговорили о садиках мисс Марпл и миссис Макгилликадди.

– Пионы, – сказала мисс Марпл, вставая из-за стола, – совершенно непредсказуемы. Они либо принимаются, либо нет. Но если они принимаются, то остаются с тобою на всю жизнь, так сказать. И в наши дни появились очень красивые сорта.

Они снова устроились у камина, и мисс Марпл достала из углового буфета два старых уотерфордских бокала[13], а из другого буфета – бутылку.

– Никакого кофе на ночь, Элспет, – сказала она. – Ты уже и так слишком возбуждена – что неудивительно! – и, возможно, не уснешь. Я рекомендую бокал моей настойки из примулы, а позже, может быть, чашечку ромашкового чая.

Миссис Макгилликадди приняла эти предложения, мисс Марпл разлила настойку.

– Джейн, – сказала она, пробуя напиток, – ты же не думаешь, что мне все это приснилось или что я это придумала?

– Конечно, нет, – горячо ответила мисс Марпл.

У миссис Макгилликадди вырвался вздох облегчения.

– Кондуктор именно так и считал. Он был очень вежлив, но все равно…

– Я думаю, Элспет, это вполне естественно при данных обстоятельствах. Эта история кажется совершенно невероятной, да она и в самом деле невероятна. А он тебя совсем не знает… Нет, я ничуть не сомневаюсь, что ты видела все то, о чем мне рассказала. Это очень необычно – но вполне возможно. Я помню, как сама заинтересовалась, когда поезд шел параллельно тому поезду, в котором ехала я, и заметила, как ясно и живо видишь то, что происходит в одном или двух ближайших вагонах. Помню, один раз маленькая девочка играла с плюшевым мишкой; внезапно она нарочно бросила его в толстяка, спавшего в углу, а тот вскочил с крайне негодующим видом, что позабавило других пассажиров. Я видела их всех очень четко. После я могла бы точно описать, как они выглядели и во что были одеты.

Миссис Макгилликадди с благодарностью кивнула:

– Именно так и было со мной.

– Тот мужчина стоял к тебе спиной, ты сказала… Значит, лицо его разглядеть не удалось?

– Нет.

– А женщина, ты можешь ее описать? Молодая, старая?

– Скорее молодая. Между тридцатью и тридцатью пятью. Точнее не могу сказать.

– Хорошенькая?

– Об этом я тоже ничего не знаю. Ее лицо, видишь ли, было искажено, и…

Мисс Марпл быстро перебила ее:

– Да-да, я понимаю. Как она была одета?

– На ней была какая-то шубка, из светлого меха. Без шляпы. Блондинка.

– И в мужчине не было ничего, никаких отличий, которые ты запомнила?

– Ну… – Миссис Макгилликадди старательно подумала прежде, чем ответить. – Он был довольно высокий и темноволосый, по-моему. На нем было толстое пальто, поэтому я не очень хорошо могу судить о его фигуре. – И она грустно заключила: – Не очень много для того, чтобы действовать.

– Это уже кое-что, – возразила мисс Марпл; затем, немного помолчав, прибавила: – Ты совершенно уверена, что та женщина умерла?

– Она умерла, без сомнений. У нее вывалился язык и… Лучше я не буду об этом говорить…

– Конечно, не надо, – быстро ответила мисс Марпл. – Мы узнаем больше, надеюсь, утром.

– Утром?

– Мне кажется, что об этом должны сообщить в утренних газетах. После того, как этот мужчина напал на женщину и убил ее, у него на руках должен остаться труп. Что он сделает? Предположительно, ему пришлось быстро покинуть поезд на первой же станции… Между прочим, ты помнишь, был ли в том вагоне коридор?

– Нет, не было.

– Это указывает на поезд, который идет не слишком далеко. Он почти наверняка делает остановку в Брэкхэмптоне. Предположим, тот человек сошел с поезда в Брэкхэмптоне, возможно, он усадил тело женщины в угол купе, спрятав ее лицо в меховой воротник, чтобы труп не сразу обнаружили. Да, я думаю, именно так он бы и поступил. Но, разумеется, тело вскоре обнаружили, и я думаю, что новость об убитой женщине, обнаруженной в поезде, почти наверняка попадет в утренние газеты, – посмотрим.

Но в утренних газетах такой новости не оказалось.

Мисс Марпл и миссис Макгилликадди, убедившись в этом, закончили завтрак в молчании. Обе размышляли. После завтрака они прошлись по саду. Но это, как правило увлекательное, времяпрепровождение сегодня не захватило их полностью. Мисс Марпл действительно показала гостье некоторые новые, редкие образцы, приобретенные ею для сада камней, но делала это почти рассеянно. А миссис Макгилликадди не провела обычную контратаку, огласив список своих собственных недавних приобретений.

– Сад выглядит совсем не так, как должен выглядеть, – сказала мисс Марпл, по-прежнему рассеянно. – Доктор Хейдок категорически запретил мне наклоняться и становиться на колени… В самом деле, что можно сделать, если не наклоняться и не опускаться на колени? Конечно, есть старик Эдвардс, но он такой упрямый… А все эти случайные заработки вырабатывают дурные привычки без конца гонять чаи и работать спустя рукава.

– О, я знаю, – согласилась миссис Макгилликадди.

– Конечно, дело не в запрещении наклоняться, но действительно, особенно после обеда – а я набрала вес, – тут она окинула взглядом свои пухлые формы, – у меня потом бывает изжога.

Воцарилось молчание. Затем миссис Макгилликадди встала неподвижно, расставив ноги, и повернулась к подруге.

– Ну? – спросила она. Это было короткое, незначительное слово, но тон миссис Макгилликадди придал ему большое значение, и мисс Марпл прекрасно поняла его.

– Я знаю, – сказала она.

Дамы посмотрели друг на дружку.

– Я думаю, – сказала мисс Марпл, – мы могли бы дойти до полицейского участка и поговорить с сержантом Корнишем. Он умный и терпеливый, и я его очень хорошо знаю, а он знает меня. Думаю, он выслушает нас и передаст сведения куда нужно.

Поэтому примерно три четверти часа спустя мисс Марпл и миссис Макгилликадди уже беседовали с серьезным человеком со свежим цветом лица, в возрасте тридцати-сорока лет, который внимательно слушал то, что они ему говорили.

Фрэнк Корниш принял дам сердечно и даже почтительно. Он придвинул им стулья и сказал: