ни разу. Мы его связали и с Тайбориным на крыше оставили, как самого ценного языка. Оружия у нас теперь, хоть соли его. Даже с учётом того, что Кирвава с Васьковским увезли. По пулемёту на каждую машину распределили. Четыре пистолета-пулемёта с боекомплектом. Десяток карабинов. Пистолеты. Эх…! С сопроводительными документами, правда, небольшая промашка выходит. По накладным и путёвке мы военнопленных на работу в Зеештадт везти должны, как изначально предполагалось, — развёл руками Краснов, — а у нас народу-то — раз, дав и обчёлся. Ну хоть какие-то бумаги. Спешка. Всё так закрутилось: серьёзной проверки точно не пройдём. Немецкая полиция военные машины не останавливает. Любой же одиночный патруль жандармерии, если сунуться проверять под тенты, придётся валить всех. Тут уж не до жиру! Нашумим. На тебя с Семёном и сержантом Вергелес вся надежда. У остальных с языком не ахти. А вам за всех и отдуваться. Так что думай, разведка, думай!

От обилия информации, выдаваемой возбуждённым недавним боем Красновым, у меня загудела и без того тяжёлая голова.

— Матвей Фомич, сколько же я пролежал тут в окопе без памяти, что вы уже успели и указания раздать, и потери оценить, и даже машину с Кирвавой отправить?

— Недолго, чуть больше четверти часа. Как пулемёт перестал по нам бить, удалось быстро продвинуться за ворота и достать укрывшихся за постройками часовых. Хорошо, что немчура разбежаться не успела. Повторяю, надо бы поспешить, Петро.

— Да понял, я понял! Командуй, политрук, куда мне податься? Не видишь, еле стою. Надо отлежаться, ну, или отсидеться чуток.

— Ты давай не раскисай, разведка. В кабине с Семёном подремлешь. Если что, он тебя разбудит. Так-то дорогу на Зеештадт нам твой Курт худо-бедно растолковал. Не запутаемся. Нам бы до рассвета для верности полсотни километров отмотать по автобану. А там и до предгорий рукой подать будет.

— Нравится мне твой оптимизм, политрук! — улыбнулся я Краснову, уцепившись за поданную мне руку и кряхтя выбрался на дорогу. Грузовики, вразнобой взрыкивали моторами. Запах гари, бензина и горелой резины шибанул в ноздри с удвоенной силой. Освещённые с двух сторон догорающим остовом первой машины и разгорающимся ярким пламенем караульного помещения, они отбрасывали неясные длинные тени, терявшиеся где-то далеко за колючкой. Я в нетерпении оглянулся в сторону лагеря, бараки, ограждения и переходы которого сливались с тревожной темнотой ночи.

— Не задерживайтесь, товарищ Теличко. Не ровён час, охрана с казарм сунется или смена раньше времени на огонёк поспеет — патронов на всех не хватит, — дверь кабины впереди стоящего грузовика открылась и оттуда высунулась встревоженная физиономия Родина.

Надо же, уже в кабину залез. Я обернулся к Краснову.

— Трупы немцев туда стащили? — указал я на горящую караулку.

— Да, все, кого отыскали. Вроде бы никто не ушёл…

— Что ж, так или иначе, каждому своё. А немецким охранникам — по делам и вере: кому ад, а кому и Хельгард…

* * *

Отключился уже минут через пять, едва только наша небольшая колонна из двух грузовиков стала отдаляться от развороченного лагерного КПП. Звуки беспорядочной стрельбы со стороны железнодорожной станции слышались всё слабее.

Как бы ни тянулась душа помочь своим, разум понимал, что подобный демарш поставил бы жирный крест на задуманной миссии. Интуиция, прорываясь через всё быстрее уплывающее сознание, всё настойчивее нашёптывала о том, что сейчас к немцам спешит помощь из всех ближайших гарнизонов. Фрицы не идиоты. Начавшийся массовый побег должен был вскоре неизбежно превратиться в грандиозную охоту на беглецов. И оставшееся время следовало использовать, чтобы отъехать от Цайтхайна на максимальное расстояние.

В кабине головной машины я расположился между Родиным и сержантом Вергелес, чувствовавшим себя за баранкой Опель-Блица как рыба в воде. В тентованном кузове нашей машины мы везли спелёнатого по всем правилам абверовского водителя. До самого Зеештадта Курт как проводник был не особенно нужен. Дорогу, кроме меня, хорошо помнили ещё несколько человек из нашей группы. К тому же карты, которые я нарисовал для подпольщиков, были достаточно подробными, чтобы не заблудиться до самого угольного разреза.

Напряжённый взгляд сидящего слева от меня батальонного разведчика не отрывался от скудно освещённого дорожного полотна перед двигающимся грузовиком. Решено было не выключать фар до самого рассвета, чтобы не настораживать лишний раз транспортную полицию и жандармерию. Хотя, как мне помнилось, нашу арбайткоманду при транспортировке ни разу не останавливали. Да и серьёзных постов, как и больших мостов или населённых пунктов по дороге в Зеештадт не было. Наш путь по основным автобанам занимал лишь четверть от всего расстояния до старой границы с Чехией. И проходить должен был, на наше счастье, в основном в период до восхода солнца. Час волка… Не зря и я, и Родин торопили Краснова!

Что ж, второстепенные дороги мы и при дневном свете проскочим. А немцы, что будут определяться с направлением преследования, наверняка станут отрабатывать это направление в последнюю очередь. На это и была наша основная ставка ещё в самом начале подготовки к побегу.

Недавнее фиаско с невыявленной пулемётной точкой на КПП показало, что в любые выверенные расчёты может вкрасться непредсказуемый фактор. Поэтому было очень радостно услышать от Семёна, что он всё же позаботился о непредвиденной смене содержания путёвки в Зеештадт и держал при себе несколько незаполненных бланков с печатями канцелярии для арбайткоманды.

Не откладывая дело в долгий ящик, Семён вписал новые данные, отметив, что машины следуют в Зеештадт из Цайтхайна с отделением лагерной охраны для того чтобы забрать с угольных разработок группу военнопленных, подлежащих госпитализации в лазарет по состоянию здоровья. Да ещё лаконичной аббревиатурой Typh в уголке документа украсил. Чтобы уж совсем любопытство у полицейских отбить. Что такое сыпняк здесь даже дебилам объяснять не нужно. Всё верно, лучше перебдеть.

Кабина Блица позволяла без особых неудобств разместиться всем троим. Форму пришлось приводить в надлежащий вид уже на ходу. Несмотря на мои тарзанные приключения, китель Шольца, как, впрочем, и бриджи с сапогами не претерпели серьёзного ущерба. Вода из фляжки и пара тряпок превратили нас троих во вполне приличных служак из охраны.

Я в роли всё того же обер-лейтенанта, Родин стал гефрайтером и унтер-офицер за рулём (Вергелес настоял на этом мундире, чтобы иметь возможность вместе с пистолетом-пулемётом носить ещё и кобуру с пистолетом на поясе. Разведчик произвёл впечатление чрезвычайно основательного человека, скрупулёзного в мелочах. Его сосредоточенный взгляд не упускал ни одной детали.

Именно Вергелес, растолкав меня через четверть часа после отправления, настоял на том, чтобы мы с Семёном тщательнее протёрли свои чумазые лица и привели