Резидентуры как таковой в Сеуле в это время не было. Когда в феврале 1932-го Кузнецов уехал в Москву, Калужский остался один. Но и в Москве не нашли подходящей замены и решили назначить резидентом Калужского, учитывая, очевидно, его небольшой опыт работы с Кузнецовым. Так Калужский стал резидентом, хотя он просил Москву не назначать его на эту должность, так как он не имел достаточного опыта работы с агентурой. Но Москва не отменила своего решения. Вскоре из Москвы прибыл технический работник для фотографирования документов и для шифрования. Через некоторое время «132-й» сообщил Калужскому, что он имеет возможность получить перевод на работу в Харбин. Запросили Москву, получили согласие, и основной агент резидентуры покинул Сеул. Его работа в Харбине – уже отдельная история.

Перед отъездом «132-й» рекомендовал Калужскому замену – двух японцев «Сая» и «Ли». «Сая» Калужский знал неплохо, так как по своей должности он часто мог приходить в консульство. Вербовка «Сая» состоялась при содействии «132-го». Калужскому было известно, что «132-й» иногда добывал материалы из штаба Квантунской армии через какого-то писаря и что в этой цепочке участвовал брат «132-го», которого перед отъездом он обещал познакомить с резидентом, но по каким-то причинам обещание не выполнил. Потом уже Калужский узнал, что этот брат оказался связанным с резидентом Разведупра Эрнестом Эсбахом. Об этом разведчике тоже известно немного. Родился он в 1897 году в Курляндской губернии. В 1916 году окончил рижскую гимназию и с 1918 года – в РККА. После Гражданской с 1922 по 1927 год учился в Военной академии на основном и Восточном факультетах. После окончания учебы был направлен в Разведупр и с 1928 по 1933 год работал резидентом в Корее под «крышей» секретаря генконсульства в Сеуле. С 1934 по 1937 год работал в разведывательном отделе Тихоокеанского флота. Воинское звание – майор. В сентябре 1937-го его увольняют из РККА на основании того, что «в 1924 году подписал антипартийный документ „56“, при обмене партийных документов скрыл». Был ли потом арестован – неизвестно, следы теряются. Вот такая сухая биография у коллеги из Разведупра. Резидентура и своя разведывательная сеть у военной разведки в Корее, конечно, была. Район был стратегически важным и находился под наблюдением Разведупра. Но ни об этой сети, ни о результатах работы резидентуры пока ничего не известно. Краткая биография Эсбаха – единственное, что появилось в открытой печати.

Пришлось резиденту ИНО идти на прямой перехват этого брата. Он установил с ним связь, встретился и поговорил, сославшись на обещание «132-го». Брат, получивший псевдоним «Ким», согласился держать связь и с Калужским. Оставался ли он одновременно агентом Разведупра – неизвестно. Таким образом, у резидента оказались на связи «Ким», «Сай» и «Ли». Но в 1933 году «Сая» по службе перевели в Токио, а «Ли» был переведен в один из городов Маньчжурии.

А это уже из очередного допроса Калужского во время следствия: «Сай» был переведен в Токио на курсы усовершенствования жандармерии. Чтобы связать «Сая» с Токийской резидентурой, то есть с Журбой, я использовал свою поездку в Токио в отпуск и назначил «Саю» явку в Токио. Но он на явку не явился. По Сеулу «Сай» знал фамилию Клётного. Поэтому он явился прямо в посольство и попытался разыскать меня, но меня уже в Токио не было. Впоследствии Журба с большим трудом установил с ним связь». Как видно, ни о какой серьезной конспирации речи не было. Была у Калужского еще одна вербовка. Некто Накобаяси служил в полицейском управлении, потом был уволен и устроился переводчиком в жандармерии. Его вербовка была проведена через «Кима». Калужский проработал резидентом до октября 1934-го, а затем вернулся в Москву и начал работать переводчиком ИНО. Его сменил молодой сотрудник ИНО Каспаров, который проработал резидентом в Сеуле до 1938 года. Из всех сотрудников японского сектора ИНО он, очевидно, был единственным, кто избежал репрессий 1939 года и продолжал работать в системе политической разведки.

Каспаров был молодым сотрудником, опыта конспиративной работы почти не имел и при контактах с японской агентурой мог наделать ошибок. Но, очевидно, у ИНО так же, как и при назначении Калужского, более солидной кандидатуры просто не было. Иначе чем объяснить то, что на такой ответственный пост в центре японской полиции и жандармерии, откуда в Москву шла ценнейшая военная документальная информация, вторично назначался молодой и не очень опытный сотрудник? Японская контрразведка в Сеуле была значительно слабее токийской контрразведки. Очевидно, в столице империи не предполагали, что советская разведка может качать такую ценную информацию из такого провинциального центра, как Сеул. Но если бы в Токио почувствовали опасность утечки информации и направили бы в Сеул группу опытных контрразведчиков, то последствия для Калужского или Каспарова были бы плачевными. Они, несомненно, были бы раскрыты, а ценнейшая японская агентура провалена. Могут возразить, что этого не случилось и все кончилось благополучно. Но это не снимает ответственности с начальника ИНО Артузова, так как все резиденты ИНО назначались за рубеж только с его согласия. Можно еще раз повторить, что Артузов хорошо знал японскую агентуру в Сеуле и Харбине и знал ее эффективность. И было уже тогда ясно, что такую агентуру надо беречь, оберегать от возможных провалов и для ее руководства посылать в эти города более опытных резидентов.

Чтобы как-то подстраховать Каспарова и проверить работу Сеульской резидентуры по линии контрразведки, было решено направить в Сеул опытного контрразведчика. Поэтому токийский резидент Гинце (Гудзь) получил указание ИНО проинспектировать сеульскую резидентуру. К этому времени Каспарову удалось завербовать жандармского унтер-офицера («Кан»). Уже первые шаги в работе источника свидетельствовали о перспективности его деятельности. Поэтому Гинце предлагалось ознакомиться с техникой связи резидента с этим источником, чтобы избежать его провала. Вот как об этом вспоминает Гудзь уже в 1990-е годы: «Когда я был в Сеуле у Каспарова, дела шли неплохо, но по части конспирации он не был достаточно подкован. Я ему помог повысить ее. Наиболее серьезные материалы давал „Тур“, хотя сам он в них разбирался плохо. Я приучил его к тому, что нужно искать материал, касающийся СССР и японской армии. Это ему удавалось».

«Тур» был связан с братом «132-го» «Кимом». Он и был тем самым писарем, от которого «132-й» через брата получал документы для Калужского. Когда «132-й» уехал в Харбин, «Тур» был завербован через «Кима» и начал передавать документы Калужскому, а потом Каспарову. Из допроса Калужского:

«Вопрос. «Ким» был связан с «Туром»?

Ответ. «Тур» был завербован при помощи «Кима» и около двух лет «Ким» был связан со мной и «Туром», то есть «Тур» через «Кима» передавал весь материал напрямую».

Такой была агентурная сеть сеульской резидентуры в первой половине 1930-х годов, и работала она очень результативно. Через генконсульство в Москву шли фотокопии ценнейших документальных материалов. Сеульская агентура в эти годы дала такие материалы, которые позволили иметь достаточно полное представление о японской армии и деятельности японской разведки, а также о военно-политическом положении Японии. Среди этих материалов можно отметить:

а) Большой обзор положения в Корее, составленный для японского парламента.