мысль, которую так тщательно втолковывали русской публике за последние годы, в своем бесспорном ядре только то и означает, что искусство начинается там, где впечатление от природы, жизненное переживание, нравственная идея или социальный конфликт находят свое художественное воспроизведение. Но это совсем не значит, будто для нас безразлично, что именно нашло себе художественное воплощение. Человек, в том числе и модерный, есть некоторое сложное психологическое единство, и он остается только верен самому себе, когда требует, чтоб и живопись давала ему эстетически преобразованное истолкование того, что волнует его как общественно-нравственную личность. Глядя на прекрасные и по-новому написанные луковицы, на попугаев в клетке и на бесчисленные женские «чресла», он приходит к убеждению, что современная живопись только упражняет свою изощренную кисть на безразличных и случайных сюжетах, готовясь писать свою настоящую картину. Полотна выставки кажутся подготовительными этюдами. Этюды могут быть интересны как черновые наброски мастерства. Но это интерес специальный, для узкого круга. Люди не живут, не жили и не будут жить миросозерцанием глаза, и поэтому живопись не может не чувствовать своей сиротливой изолированности.

Мы пережили год страшной балканской свалки народов, год непрерывной тревоги в Европе, год политической стачки в Бельгии, год героических безрассудств английских милитанток {суфражистки}, год безостановочного роста той социальной борьбы, вокруг которой вращается вся современная общественность. И все это ни единым штрихом не отразилось на выставке Secession. Не проник на нее ни наш прошлый год, ни запрошлый, ни наше десятилетие, ни вся наша эпоха. Новыми приемами импрессионизм лишь повторяет и перелицовывает старые мотивы. Живопись томится противоречием между модернизмом формы и архаически-безразличным содержанием. Серьезные художники не могут не чувствовать тупика.

В искусстве линии и красок, как и во всех других областях, современная жизнь сделала огромные технические завоевания. Но, чтоб развернуть их на радость людям, нужны глубокие изменения в органической ткани современного общества. Только вывод этот лежит уж за пределами живописи.

23–24 июня 1913 г.

Примечания

1

Мальчик, американский грог, пожалуйста, налейте!

2

Du glaubst zu schieben, und du wirst geschoben. – См. Ты думаешь, что двигаешь ты; но двигают тебя.

3

В истинной любви душа обволакивает тело…

4

Настоящая статья написана была в тоне вызова тому национально-кружковому мессианизму интеллигентских кофеен, от которого даже на большом расстоянии (Петербург, Москва – Вена) становилось невмоготу. Статья долго лежала в портфеле «Киевской мысли»: редакция не решалась печатать. Начинавшееся политическое оживление 1912 г. освежило атмосферу, и статья увидела свет, правда, с жестокими сокращениями. В этом своем урезанном виде она печатается и здесь, Л. Т. VI. 1922 г.

5

Как жаль, что все прекрасное проходит, – даже и твое величие. Зрелость делает тебя подобной всем прочим остолопам. Аромат исчез – ты становишься обыденной.

6

Так пел Арно Гольц: «Поэтому – сюда, сюда ко мне, вы, обремененные! Царство мое от мира сего! Царство мое от времени сего! – Терновый венец рабства да будет рассечен моим мечом, из рабов я хочу сделать вас свободными людьми!»

7

Тело женщины – это поэма, которую господь бог вписал в великую книгу природы в минуту вдохновения (Г. Гейне).

8

«И если женщина покинула жизнь моей души, тогда потухли для меня все лампы, а за то, что остается еще для меня после этого, я не дам ни гроша» (Ведекинд).

9

Всегда надеялся я, что мою муку успокоит другая. Но каждый раз я чувствовал лишь горечь и не находил покоя. Ибо это была всегда лишь адская похоть, которая не оставляла после себя никакой радости.

10

Brot ist das einzig Universelle Unserer Universitaten – Хлеб – единственный универсальный из наших университетов.