Тип школы — школа.

Примерный оклад — сто двадцать фунтов в год и полный пансион.

Предложения направлять по возможности скорее доктору Фейгану (указав на конверте «эсквайру» и «доктору философии»). Желательны рекомендации и фотокарточка, равно как и указание на то, что сведения о вакансии получены через наше агентство.

— Райское местечко! — сказал мистер Леви.

— Но я же не знаю ни слова по-немецки, в школе не работал, в жизни не играл в крикет, и у меня нет рекомендаций.

— К чему скромничать, — сказал мистер Леви. — Как говорится, было бы желание… Совсем недавно, например, мы устроили человека, который в руках не держал пробирки, преподавателем химии в одну из наших ведущих частных школ. А знаете, почему он к нам обратился, — искал уроки музыки. Говорят, он сейчас в полном порядке. Кроме того, не думаю, что доктор Фейган всерьез надеется получить педагога-универсала за столь мизерное жалованье. Скажу честно: Лланаба у нас котируется невысоко. Школы мы делим на четыре категории: ведущие школы, первоклассные школы, хорошие школы и наконец просто школы. По правде сказать, — признался мистер Леви, — «просто школа» — это не бог весть что. Но вам, я думаю, Лланаба подойдет. Насколько мне известно, у вас всего-навсего два конкурента, а один из них к тому же глух как тетерев, бедняга.

На следующий день Поль отправился к Абботу и Горгонеру знакомиться с доктором Фейганом. Ему не пришлось долго ждать. Доктор Фейган уже был на месте и беседовал с претендентами. Вскоре мистер Леви ввел Поля в кабинет, представил его и удалился.

— Вы себе не представляете, до чего утомительна была беседа, — пожаловался доктор Фейган. — Милейший юноша, но он не понял ни единого моего слова. У вас как со слухом?

— Не жалуюсь.

— Превосходно. В таком случае приступим.

Поль робко посматривал на сидевшего напротив него человека. Доктор Фейган был очень высок, очень стар и очень хорошо одет. Глаза у него были запавшие, шевелюра седая, а брови — иссиня-черные. Продолговатая голова чуть заметно тряслась в такт словам, говорил он как человек, обучавшийся в свое время ораторскому искусству. Кисти рук доктора поросли волосами, а слегка искривленные пальцы походили на клешни.

— Насколько я понимаю, в школе вы никогда не работали?

— Нет, сэр, к великому сожалению, не работал.

— Ну что ж, в какой-то степени это даже преимущество. Мы подчас легко приобретаем профессиональные навыки, но теряем свежесть восприятия. Однако будем реалистами. Я готов платить сто двадцать фунтов в год, но только педагогу со стажем. У меня есть письмо от одного молодого человека — у него диплом по лесоводству, на основании чего он требует прибавку в десять фунтов. Но поверьте, мистер Пеннифезер, не диплом для меня главное, а человек. Кстати сказать, университет вы оставили довольно неожиданно. Позвольте полюбопытствовать — почему?

Этого вопроса Поль боялся, как огня, но, верный своим принципам, он решил выложить все начистоту:

— Меня отчислили за непристойное поведение, сэр!

— За непристойное поведение? Что ж, не будем вдаваться в подробности. Не первый год я работаю в школе и за это время сумел убедиться, что учителями становятся по причинам, о которых, как правило, предпочитают не распространяться. Но опять-таки, мистер Пеннифезер, будем реалистами. Посудите сами, в состоянии ли я платить сто двадцать фунтов в год человеку, которого отчислили за непристойное поведение? А что, если на первых порах я предложу вам девяносто?! Мне надо сегодня же вернуться в Лланабу. До конца семестра целых полтора месяца, а мы лишились преподавателя — и притом совершенно внезапно. Жду вас завтра к вечеру. Есть отличный поезд с Юстонского вокзала, отходит где-то около десяти. Надеюсь, — проговорил он мечтательно, — вам у нас понравится. Вы увидите, что наша школа основана на идеалах товарищества и служения общественному благу. Многие из наших воспитанников принадлежат к самым лучшим фамилиям. Например, в этом семестре к нам поступил юный лорд Тангенс, сын графа Периметра. Очаровательнейший мальчуган, правда, немножко чудаковат, как и все Периметры, но чувствуется порода…

Доктор Фейган вздохнул.

— Чего, к несчастью, никак не скажешь про наших преподавателей. Между нами, Пеннифезер, — мне придется избавиться от Граймса, и чем скорей, тем лучше. Граймс, увы, самый настоящий плебей, а дети такие вещи великолепно чувствуют. Зато ваш предшественник был наидостойнейший молодой человек. Мне так не хотелось его терять. Но он завел привычку по ночам разъезжать на мотоциклете, а это не давало спать моим дочерям. К тому же он брал взаймы у школьников, и, надо сказать, помногу; родители стали жаловаться. Я был вынужден его уволить. К величайшему сожалению. В нем тоже чувствовалась порода.

Доктор Фейган поднялся, ухарски надел шляпу и стал натягивать перчатки.

— До скорой встречи, любезнейший Пеннифезер. Мне кажется, что мы с вами сработаемся. Вы уж мне поверьте. Я в людях разбираюсь.

— До свидания, сэр, — сказал Поль.

— Пять процентов от девяноста фунтов — это четыре фунта и десять шиллингов, — радостно сообщил мистер Леви. — Хотите — платите сейчас, хотите — когда получите первое жалованье. Учтите — тем, кто платит сразу, полагается скидка в пятнадцать процентов. Тогда с вас три фунта шесть шиллингов и шесть пенсов.

— Заплачу потом, — сказал Поль.

— Как вам будет угодно, — сказал мистер Леви. — Был рад оказаться вам полезным.

Глава 2. Замок Лланаба

Замок Лланаба выглядит по-разному в зависимости от того, как к нему подъезжать — со стороны Бангора или от идущей вдоль побережья железной дороги. С тыла это ничем не примечательный загородный особняк — много окон, терраса, бесчисленные теплицы среди деревьев, ветхие кухоньки и сарайчики. Но с фасада — а фасадом Лланаба выходит на шоссе, ведущее со станции, — это грозная средневековая крепость. Вы едете добрую милю вдоль крепостной стены с бойницами и наконец оказываетесь у ворот. Ворота увенчаны башенкой, украшены разнообразными геральдическими зверями и снабжены вполне исправной решеткой, которая может подниматься и опускаться. К замку — внушительному олицетворению феодальной неприступности — ведет широкая аллея.

Это удивительное несоответствие объясняется очень просто. Когда в шестидесятые годы прошлого столетия в стране разразился хлопковый кризис, особняк Лланаба принадлежал оборотистому фабриканту-текстильщику из Ланкашира. Супруга фабриканта очень расстраивалась, видя, как рабочие голодают, и однажды вместе с дочерьми устроила в пользу нуждающихся благотворительный базар, без особого, впрочем, успеха. Муж-предприниматель, в свое время начитавшийся либеральных экономистов, был убежден, что от благотворительности только вред и если платишь деньги, то надо получать что-то взамен. Просвещенный сторонник частного интереса сделал по-своему: в парке