исследователь ставит себе такие или иные, ясные или неясные, правые или неправые принципы, положения, идеалы и цели, к раскрытию, обоснованию и достижению которых он и приспособляет затем имеющийся у него научный материал, пользуется теми или иными средствами, употребляет ту или иную эрудицию. Таким образом, центральный нерв научной работы, ее основная идея, так сказать, душа ее всегда стоит в непосредственной зависимости от внутреннего духовного существа исследователя, которое созидается и определяется главным образом верованием и нравственностью человека. Отсюда ясно, что идеал богослова никогда не может быть только теоретическим, но необходимо должен быть и религиозно-практическим. При эрудиции и отвлеченно-теоретических познаниях богослов необходимо должен еще обладать полнотой и целостностью духа, богатством внутренней, духовной жизни, которая давала бы надежную опору для его верования, действования и учения.

306

Что это действительно так, стоит вспомнить немецких богословов-мифологистов во главе со Штраусом, научный произвол историко-критической школы Бауэра и, наконец, новомодное ричлианское богословие, которое есть не что иное, как «либеральный рационализм, только надевший на себя личину веры» (История христианской Церкви в XIX веке. Приложение к «Страннику». Т. 1. СПб., 1900. С. 486). «Лютеранское богословие, – читаем мы в цитированной книге, – идя… по пути последовательного развития основных своих начал, пришло в конце его к выводам, отрицательным не только для самого лютеранства, но и для всего христианства, даже для религии вообще» (с. 488) (хорошо богословие!). См. еще брошюру А. П. Лопухина «Современный Запад в религиозно-нравственном отношении» (СПб., 1885), где ясно изображено постепенное разложение религиозной мысли в англиканском протестантизме (с. 44–61). См. также специальное исследование Керенского «Школа ричлианского богословия в лютеранстве» (Казань, 1903). В самое последнее время в Германии стало возможным такое явление, как участие официальных представителей Протестантской церкви и богословия – пасторов-богословов – в антихристианском союзе монистов и защита ими нелепых идей Древса (см.: Свящ. Сахаров. Союз монистов и борьба с ним в Германии // Богословский вестник. 1911. Т. 3. С. 486, 782).

307

Религиозно-философская библиотека. Вып. 26. С. 43.

308

Присвоенное возлюбленному ученику имя Богослова указывает главным образом «на основной и существенный пункт его учения», каковым является у Иоанна «последнее слово Откровения относительно Бога Слова» (Богословская энциклопедия. Т. VI. Столб. 821). Григорий же Богослов, называемый в церковных песнопениях «другим сыном громовым», «вторым богословом и наперсником» (см.: Служба на 25 января, 1-я стихира на стиховне; 1-й тропарь 1-й песни 1-го канона и славу стихир на хвалитех), почтен этим титулом потому, что после Богослова-Апостола он «первый постигал столько высокими и вместе точными помыслами глубины Божества, сколько постигать их можно человеку при свете Откровения» (Филарет, архиеп. Историческое учение… С. 190; ср.: Фаррар. Жизнь и труды… С. 554). Что же касается до преп. Симеона, который, как говорит его жизнеописатель, богословствовал, не зная наук, как возлюбленный ученик, то, по словам того же Филарета, он назван так потому, что преподавал такие глубокие тайны, о каких давно не слышали (Историческое учение… С. 402, 404). По замечанию же Курца, титул Богослова уравнивает Симеона с Григорием Назианзиным (Kurtz. Handbuch… S. 132). Вслед за немецким историком то же повторяет и наш церковный историк А. П. Лебедев (Лебедев А. П. Очерки внутренней истории Византийско-Восточной Церкви в IX–XI веках. Изд. 2. М., 1902. С. 212).

309

Об Иоанне Богослове см.: Свт. Василий Великий. Творения. Т. 1. С. 228; Свт. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 12. С. 380. Августин выразительно замечает о новозаветном Тайнозрителе, что «он от персей Господа» как бы «вкусил таинство Божества». В цитированном сочинении епископа Евдокима читаем об Апостоле любви: «Его писание глубоко, как необъятное море, и возвышенно, как высокое звездное небо» (с. 141); «Он проникает в сокровеннейший дух учения своего великого тела…» (с. 160). О Григории Богослове Церковь поет: «До дна испытав глубины Божия…» (служба на 25 января, 1-й тропарь 6-й песни второго канона); или: «Благодати Божественныя глубине, высотонебесных разумений» (та же служба, 3-я стихира на «Господи, воззвах» на малой вечерне). О нем же см. цитированное сочинение архиеп. Филарета (с. 190). Преп. Симеону панегирики приписывают ведение тайных догматов и называют его посвященным в таинства Божественного Духа (см. PG. Т. 120. Col. 308С, 309А). Аникеев в вышеупомянутой брошюре говорит, что все исследователи отмечают у Нового Богослова «глубину духовного постижения, дар исчерпывающе рассматривать самые сокровенные вопросы богословия…» (Аникеев. Мистика преп. Симеона Нового Богослова. С. 126, 127, 132; см. также: Roll. Enthusiasmus… S. 36 и др.).

310

См.: Свт. Иоанн Златоуст. Творения. Т. 8. С. 7.

311

Служба на 26 сентября, 2-я стихира на хвалитех.

312

Та же служба, слава в стихирах на «Господи, воззвах». Весьма картинны и выразительны еще эти слова: «Мудрости ты бездну почерпал еси, всемудре, возлег… на премудрости Источнице» (в той же службе 3-й тропарь 3-й песни 1-го канона).

313

Служба на 25 января, 3-я стихира на стиховне, 3-й тропарь 3-й песни 1-го канона.

314

Та же служба: слава стихир литийных; 3-й тропарь 4-й песни 1-го канона; 2-й тропарь 8-й песни того же канона.

315

В той же службе 1-я стихира на литии.

316

Кαὶ δὴ περ αὐτών μιᾶς (πράξεων ἐναρέτων)

οὐκ ἀπεσφάλης

Ἀλλὰ τὸσον ἒτυχες τῶν χαρισμάτων,

Ὅσον περ οὐδεὶς τῶν άπʼ ἀρχῆς ἀγίων.

(PG. T. 120. Col. 308D)

317

Ἔπλησεν εὐθὺς ἀφθόνου μετουσίας

Τῶν ἑπταρίθμων Πνεύματος χαρισμάτων.

(Ibid. Col. 309B).

Несколько ниже говорится о Симеоне, что он приобрел обитающую в нем благодать Всемощного Духа.

318

Служба на 26 сентября, слава в стихирах на «Господи, воззвах».

319

Служба на 25 января, слава в стихирах на «Господи, воззвах» на малой вечерне.

320

Печатается по: Христианское чтение. СПб., 1863. Ч. 2. № 6. С. 147–193.

321

Собор этот был собран вообще для устройства дел церковных. Между ними первое место занимали дела церквей Антиохийской и Константинопольской. В Антиохии в это время было два епископа – Мелетий и Павлин, а в Константинополе