Предмет и различие потеряли здесь значение полезности, которая была предикатом всякого реального бытия; сознание начинает свое движение не в нем как в чем-то чуждом, из коего оно лишь возвратилось в себя, а предмет для него есть самосознание; противоположность, следовательно, состоит единственно в различии между единичным и всеобщим сознанием; но единичное сознание само непосредственно есть для себя то, что имело только видимость противоположности, оно есть всеобщее сознание и воля. Потусторонность этой его действительности носится над трупом исчезнувшей самостоятельности реального бытия или бытия, составляющего предмет веры, лишь как испарение затхлого газа, пустого letre supreme.

Таким образом, после снятия различенных духовных масс и ограниченной жизни индивидов, равно как и обоих ее миров, имеется лишь движение всеобщего самосознания внутри себя самого как взаимодействие его в форме всеобщности и в форме личного сознания; общая воля уходит в себя и есть единичная воля, которой противостоят общий закон и общее произведение. Но это единичное сознание столь же непосредственно сознает себя как общую волю; оно сознает, что его предмет есть им предписанный закон и произведенное им творение; переходя в деятельность и создавая предметность, оно, стало быть, создает не что-то единичное, а лишь законы и государственные акты.

Это движение, таким образом, есть такое взаимодействие сознания с самим собою, в котором последнее ничего не оставляет в виде противостоящего ему свободного предмета. Из этого следует, что оно не может осуществить никакого положительного произведения, ни всеобщих произведений языка и действительности, ни законов и всеобщих учреждений сознательной свободы, ни актов и произведений свободы, проявляющей волю. – Произведение, которым могла бы себя сделать сообщающая себе сознание свобода, состояло бы в том, что она как всеобщая субстанция сделала бы себя предметом и постоянным бытием. Это инобытие было бы в ней различием, по которому она разделялась бы на устойчивые духовные массы и на органы разных властей; с одной стороны, чтобы эти массы были мысленными вещами обособленной законодательной, судебной и исполнительной власти, а с другой стороны – реальными сущностями, которые обнаружились в реальном мире образованности, и, уделяя больше внимания содержанию всеобщего действования, – особенными массами выполнения работы – массами, которые в дальнейшем различаются как более специальные сословия. Всеобщая свобода, которая таким образом обособилась бы на свои органы и именно этим сделала бы себя сущей субстанцией, была бы тем самым свободна от единичной индивидуальности и распределила бы множество индивидов между своими различными органами. – Но благодаря этому действование и бытие личности оказались бы ограничены какой-нибудь одной отраслью целого, каким-нибудь одним видом действования и бытия; установленная в стихии бытия, личность приобрела бы значение определенной личности; она перестала бы быть поистине всеобщим самосознанием. Последнее при этом не обманывается относительно действительности представлением повиновения данным себе же законам, в которых ему предоставлено участие, не обманывается и своим представительством в законодательстве и всеобщем действовании, – не обманывается относительно этой действительности, будто оно само издает законы и осуществляет не единичное произведение, а само «всеобщее», ибо там, где самость только репрезентирована и представлена, там она лишена действительности; там, где она замещена, ее нет.

Единичное самосознание не находит себя ни в этом всеобщем произведении абсолютной свободы как налично сущей субстанции, ни точно так же в действиях в собственном смысле и индивидуальных поступках ее воли. Для того чтобы всеобщее могло осуществляться в некотором действии, оно должно сосредоточиться в «одно» индивидуальности и поставить во главе единичное самосознание, ибо всеобщая воля есть действительная воля только в некоторой самости, которая есть «одно». Но в силу этого все другие отдельные лица исключены из этого действия в целом и принимают в нем только ограниченное участие, так что действие не является уже действием действительного всеобщего самосознания. – Таким образом, никакого положительного произведения или действия всеобщая свобода создать не может; ей остается только негативное действование; она есть лишь фурия исчезновения.

Но наивысшая и всеобщей свободе наиболее противоположная действительность или, лучше сказать, единственный предмет, который ей еще открывается, есть свобода и единичность самого действительного самосознания. Ибо та всеобщность, которая не может достигнуть реальности органического расчленения и цель которой – сохранить себя в нераздельной непрерывности, в то же время различается внутри себя, потому что она есть движение или сознание вообще. И притом в силу своей собственной абстракции она разделяется на столь же абстрактные крайние термины – на простую непреклонную холодную всеобщность и на разобщенную абсолютную жесткую косность и своенравную точечность действительного самосознания. После того как она покончила с уничтожением реальной организации и теперь существует для себя, это действительное сознание – ее единственный предмет, предмет, который более не имеет никакого иного содержания, владения, наличного бытия и внешнего протяжения, а есть только это знание о себе как абсолютно чистой и свободной единичной самости. Он может быть постигнут единственно в его абстрактном наличном бытии вообще. – Так как то и другое неделимо суть абсолютно для себя и, следовательно, от них ничего не может быть отделено, чтобы занять положение среднего термина, который бы связывал их, то их отношение есть совершенно неопосредствованная чистая негация, и притом негация единичного как сущего во всеобщем. Единственное произведение и действие всеобщей свободы есть поэтому смерть, и притом смерть, у которой нет никакого внутреннего объема и наполнения; ибо то, что подвергается негации, есть ненаполненная точка абсолютно свободной самости; эта смерть, следовательно, есть самая холодная, самая пошлая смерть, имеющая значение не больше, чем если разрубить кочан капусты или проглотить глоток воды.

В пошлости одного этого слога состоит мудрость правительства, рассудок всеобщей воли, направленной на осуществление себя. Само правительство есть не что иное, как укрепившаяся точка или индивидуальность всеобщей воли. Будучи проявлением воли и осуществлением, исходящим из одной точки, оно проявляет волю и осуществляет в то же время определенный порядок и поступок. Этим оно, с одной стороны, исключает прочие индивиды из своего действия, а с другой стороны, благодаря этому оно конституируется как такое правительство, которое есть определенная воля и которое вследствие этого противоположно всеобщей воле; оно поэтому безусловно не может проявить себя иначе, как в виде некоторой партии (Faktion). Только побеждающая партия называется правительством, и именно в том, что она есть партия, непосредственно заключается необходимость ее гибели; и наоборот, то, что она есть правительство, делает ее партией и возлагает на нее вину. Если всеобщая воля считает ее поступки преступлением, которое она совершает против нее, то эта партия, напротив, не располагает ничем определенным и внешне выраженным, в чем проявилась бы вина противоположной ей воли; ибо ей как действительной всеобщей воле противостоит лишь недействительная чистая воля, намерение. Быть под подозрением приравнивается поэтому виновности или имеет такое же значение и такие же последствия, а внешне выраженная реакция на эту действительность, заключающуюся в простом «внутреннем» намерения, состоит в холодном уничтожении этой сущей самости, у которой нечего отнять, кроме лишь самого ее бытия.