Связывая непослушных девочек ремнями, он действовал от имени и по поручению государства.

И каждый раз, когда он подтягивал ремни, которыми была связана распластанная на спине Лисбет, она, встречая его взгляд, видела в нем возбуждение. Она это знала. И он знал, что она знает. Послание достигло цели.

В ночь своего тринадцатилетия она решила, что никогда больше не обменяется ни единым словом ни с Петером Телеборьяном, ни с кем-то другим из психиатров и прочих мозгоправов. Такой она сделала себе подарок на день рождения. Она сдержала данное себе слово. И она знала, что Петера Телеборьяна ее молчание выводит из себя и, возможно, служит главной причиной того, что ее каждую ночь привязывают к койке ремнями. Но она готова была заплатить эту цену.

Она научилась владеть собой, больше не впадала в ярость и не швырялась вещами в те дни, когда ее выпускали из изолятора.

Но с докторами она не разговаривала.

Зато она охотно вела вежливые беседы с сиделками, персоналом столовой и уборщицами. Это не осталось незамеченным. Одна доброжелательная сиделка, которую звали Каролина и к которой Лисбет даже немного привязалась, спросила ее однажды, почему она так себя ведет. Лисбет посмотрела на нее вопросительно.

— Почему ты не разговариваешь с докторами?

— Потому что они не слушают, что я им говорю.

Такой ответ не вырвался у нее случайно — это было ее сообщение для врачей. Зная, что все ее высказывания записываются в медицинскую карточку, она таким образом документально засвидетельствовала свое обдуманное решение.

В последний год ее пребывания в больнице Святого Стефана Лисбет все реже стали отправлять в изолятор и главным образом в тех случаях, когда ей так или иначе удавалось вывести из себя Петера Телеборьяна. Он вновь и вновь пытался пробить брешь в ее упорном молчании, заставив ее обратить на него внимание, а она каждый раз нарочно старалась довести его до белого каления.

Одно время Телеборьян пытался заставить Лисбет принимать психотропное средство, от которого ей становилось трудно дышать и думать и возникали приступы страха. С этого момента она стала отказываться принимать лекарства и ей принудительно давали ежедневно по три таблетки.

Она так энергично сопротивлялась, что персоналу приходилось удерживать ее силой, насильно открывать ей рот и буквально впихивать таблетки в горло. В первый же раз Лисбет сразу засунула себе пальцы в рот и выплюнула весь обед на санитарку, которая была ближе. После этого кормить ее таблетками стали в то время, когда она лежала связанная. В ответ Лисбет научилась вызывать у себя рвоту без помощи пальцев. Она сопротивлялась так упорно, а борьба с ней отнимала у персонала так много сил, что в конце концов ее оставили в покое.

Сразу после того, как ей исполнилось пятнадцать лет, ее вдруг перевели обратно в Стокгольм и передали в приемную семью. Этот поворот в судьбе стал для нее полной неожиданностью. В это время Телеборьян уже не занимал должность главного врача, и Лисбет считала, что только поэтому ее так внезапно выписали. Если бы это зависело от Телеборьяна, она по-прежнему лежала бы в изоляторе, привязанная к койке.

И вот она увидела его по телевизору. Она не знала, мечтает ли он вернуть ее назад к себе в больницу или теперь она уже недостаточно молода, чтобы вызывать у него фантазии. Но его выпад против решения гражданского суда, отказавшегося ее госпитализировать, произвел должное впечатление. Беседовавшая с ним женщина-репортер разделила его возмущение, но она явно не знала, какие вопросы следовало бы задать по этому поводу. Там не нашлось никого, кто мог бы возразить Телеборьяну: прежнего главного врача больницы Святого Стефана уже не было в живых, а председатель гражданского суда, который выносил решение по делу Саландер, а теперь поневоле оказался в роли козла отпущения, с тех пор давно вышел на пенсию и отказался дать интервью прессе.

На текст, наиболее ее поразивший, Лисбет наткнулась в вечернем выпуске одной из местных газет Центральной Швеции. Она перечитала его трижды, а потом выключила компьютер и закурила. Сидя на подушке в уголке у окна, она смотрела на улицу и любовалась ночным освещением.

«ОНА БИСЕКСУАЛКА», —

СКАЗАЛА О НЕЙ ПОДРУГА ДЕТСТВА

Двадцатишестилетнюю женщину, которую разыскивают по подозрению в трех убийствах, знакомые описывают как человека с большими странностями, у которого еще в школьные годы были трудности с общением. Несмотря на многие попытки вовлечь ее в коллектив, она все время держалась особняком.

«У нее были явные проблемы с определением своей сексуальной ориентации, — вспоминает Юханна, одна из ее немногих подружек по школе. — Уже очень рано стало понятно, что она не такая, как все, и что она бисексуалка. Мы очень беспокоились за нее».

Далее в тексте приводилось несколько эпизодов из воспоминаний Юханны. Лисбет нахмурила брови. Сама она не помнила ни этих эпизодов, ни женщины, которую она могла бы назвать своей близкой школьной подругой, пытавшейся вовлечь ее в коллектив.

Из текста не было ясно, когда именно произошли приведенные случаи, но она практически перестала ходить в школу с двенадцатилетнего возраста. А значит, ее обеспокоенная школьная подружка сумела обнаружить ее бисексуальность еще в очень юные годы. Несмотря на огромный поток дурацких текстов, который обрушился на нее за прошедшую неделю, интервью Юханны поразило ее больше всего — настолько это была явная ложь. Либо репортер наткнулся на законченную мифоманку, либо он сам сочинил эту историю; Лисбет запомнила фамилию репортера и включила его в список объектов, подлежащих более пристальному изучению.

Даже самые снисходительные репортажи, нацеленные на критику современного общества и выходившие под заголовками вроде «Общество оказалось несостоятельным» или «Она не получила необходимой помощи» не могли смягчить ее образ врага народа номер один: серийной убийцы, которая в припадке безумия прикончила трех уважаемых сограждан.

С интересом читая различные описания своей жизни, Лисбет отметила, что в опубликованной информации есть один заметный пробел. Несмотря на неограниченный, по-видимому, доступ ко всем самым засекреченным и интимным деталям ее жизни, средства массовой информации ничего не знали про Весь Этот Кошмар, приключившийся с ней незадолго до ее тринадцатилетия. Все их сведения о ее жизни относились к двум периодам: от поступления в начальную школу до одиннадцатилетия и потом начиная с выписки из детской психиатрической больницы и перехода в приемную семью — в возрасте пятнадцати лет.

Создавалось впечатление, что некто, имевший доступ к полицейским архивам, делился сведениями со средствами массовой информации, но по какой-то неведомой причине решил оставить Весь Этот Кошмар во мраке неизвестности. Это очень удивило Лисбет. Ведь если полиция хотела подчеркнуть ее склонность к применению грубой силы, то факты того расследования могли бы прекрасно этому способствовать: ведь именно они послужили непосредственным поводом для ее отправки в Уппсалу, в больницу Святого Стефана, и далеко превосходили те пустяки, которые случились на школьном дворе.