в тот вечер не прекращались до самого утра. Утром четверых пленных, среди которых был и он, что сейчас лежал в душном сарае среди овец, вывели во двор и приказали, унести и похоронить Вугара. Когда укладывали Вугара в могилу, распрямляли его руки, то заметили в его раздробленных пальцах клочок зеленого шелка, знамени Великого ПРОРОКА.

Много времени прошло с тех пор, но образ Вугара каждый день приходил к нему во сне, вселяя в него мужество, придавая силы выжать, чтобы вернуться в Карабах и отомстить за всех тех, кто сложил свои головы за родной край. Клочок знамени, что он взял из рук Вугара, до сих пор находился у него, помогая терпеть все невзгоды проклятого плена.

Что будет, то будет, решил он, вставая с холодных досок. Решение было принято. Он прошел в угол сарая, отодвинул доску на стенке и вытащил небольшой узелок, приготовленных сухарей. Вытащил зеленый клочок шелка, бережно поцеловал его и спрятал на груди. Надел стеганку, и взял в руки толстую палку, которой погонял овец. Осторожно, чтобы не потревожить овец, подошел к двери. Тут до его слуха дошли звуки торопливых шагов. Он невольно отпрянул к стенке, поднял дубину, готовый бороться за свою свободу. Дверь сарая тихонько открылась, и в свете тусклой луны, он увидел расплывчатый силуэт девушки.

— Где вы, — тихо позвала она, стараясь рассмотреть что-то в темноте. Пленник осторожно вышел из своего укрытия. Девушка схватила его за рукав и потащила во двор.

— Надо торопиться, скоро хозяин приедет и тогда вас он продаст фидаинам, — прошептала она, увлекая его все дальше и дальше от двора.

Спустились к речке. Плотный туман, что с вечера заволок горы и лес, висел над крутогорьем и в лощинах, в мокрых кустах, над крутыми обрывами берега и над самой водой. Даже ветер, спустившись и забредший с гор поласкать горные воды реки — не мог рассеять его. Иной раз туман мог быть помехой для путников в этих горах, а сейчас ему были рады двое странников, что пробирались вдоль реки.

Девушка шла уверенно вперед, не выпуская его руки из своих маленьких ладоней. Пленник шел, опираясь на свою палку. Он часто спотыкался о корни, падал. Когда из-под его ноги вырывался камень или с хрустом ломалась ветка, он невольно вздрагивал, несмотря на то, что густой туман скрадывал все звуки. В тумане не слышно было ни звуков лесных обитателей, ни усталого скрипа вековых деревьев, все забилось, все растворилось. Пленник силился что-то разглядеть впереди, но ощущал себя погруженным в совершенно иной мир — невидимый и почти невесомый; так, по крайней мере, ему казалось при виде моря тумана, слившегося с небом. И только сыпучий горный песок да хруст веток под ногами идущей впереди спутницы, возвращал его к действительности, к чувству опасности, что притаилась вокруг них.

Пленник устал, его одежда покрылась грязью, худые ботинки совсем разорвались. Путники шли по мокрым тропинкам и не замечали, что давно накрапывало, лениво, настойчиво. В лесу усиливался слитый, убаюкивающий шум дождя. Идущая впереди девушка остановилась так внезапно, что пленник невольно уткнулся ей в спину, не удержался и упал на мокрую лесную подстилку из листьев.

— Впереди дорога, кажется, по ней едет машина, — тихо прошептала она, опускаясь на траву.

— Ты тут посиди немного, я пойду, проверю, что там. Нам надо на ту сторону перебраться. Пленник хотел что-то сказать, но сил у него даже на это не осталось, и он просто кивнул головой, соглашаясь со своим напарником. Девушка тихонько встала и так же тихо растворилась в густом тумане. Пленник не в силах стоять, медленно опустился на траву. Его голова еще не успела коснуться земли, а он уже спал крепким сном. Когда он проснулся, заря лишь занималась. Воздух над горами стал немного жиже, как-то посерел. Из-за серой пелены сперва стали появляться белые вершины гор, а потом и черные пятна лесов. В нескольких метрах от него, прислонившись спиной к дереву, сидела его спасительница.

— Проснулся? — тихо спросила она. Потом достала из-за пазухи дождевика сверток и стала раскладывать его на земле. Небольшой каравай хлеба, несколько головок луковиц и в спичечном коробке, соль, вот все, что лежало на тряпочке. Девушка отломила кусок хлеба, густо посыпала его солью, и положив луковицу сверху, протянула пленнику. Тот осторожно взял угощение, даже забыв поблагодарить. Вкус хлеба живо напомнил уже забытые станицы его прошлой жизни. Он отбросил всю свою воспитанность, не стесняясь, стал жадно откусывать от хлеба, который держал двумя руками, боясь проронить хоть бы крошку с бесценного дара. Совсем рассвело: еще немножко и должно было показаться солнце из-за хребта. В шестом часу туман еще держался устойчиво.

Девушка колебалась — идти дальше или подождать еще. Вечером, спускаясь к дороге, она хорошо запомнила маршрут, и теперь только оставалось решиться на самый длинный переход, пока не стемнеет. Она смотрела на ноги пленника и не решалась дать команду на подъем. Пленник сидел, как затравленный зверь, и спешно проглатывал большие куски хлеба, с горькой луковицей, будто боялся, что кто-то сейчас подойдет и отнимет драгоценное лакомство.

Постоянное одиночество, тоска по близким и родным сделали его угрюмым, замкнутым и диким. От людей он получал только унижение и побои. За последний год он постарел и теперь никто уже не мог сказать, что этому человеку всего 28 лет. Глаза его были тусклыми, какие то бесцветные, с глубокой скорбью. Пленника, похоже, ничто не радовало, ни восход солнца, когда лес и горы блестели миллионами капель ночного дождя, ни лучи еще теплового солнца в полдень, когда смолкает пение птиц и мир делается чуточку светлее. Радость жизни исчезла для него с того момента, как он попал в плен. Каждый раз, оставаясь ночью один, он не знал, что будет завтра, и боялся этого завтра.

Он закончил кушать, аккуратно собрал крошки в ладошку и положил в рот и только потом взглянул на спутницу. Она поняла все без слов. Молча подошла к нему, помогла встать, взяв его за пояс, медленно повела к спуску.

Туман стоял неподвижный и плотный, как пелена. Надо отдать должное проводнице: она не испугалась и спокойно шла вниз, увлекая своего спутника, зная, что ущелье приведет их к ручью, а там и к заветному городу. По одной ей известной примете, она вдруг свернула с тропы и полезла в горы, наверное, рассчитывая выбраться из тумана и оглядеться с вершины. Перевалив поперечный хребет, они пошли дальше по каменному склону и до вечера