Потом, когда уже станет поздно, спохватятся князья, а в те дни не до того было: нужно спешно готовиться к встрече Казы-Гирея, определять место для главного стана у Данилова монастыря, чтобы двух зайцев сразу убить: и за ходом сечи наблюдать, и в случае опасности быстро можно было бы укрыться за стены. Не менее важны места для китай-городов прибывающим полкам. Чтобы стояли они вплотную друг с другом между Тульской и Калужской дорогами и чтобы не создавали друг дружке помех. Все почти пушки поснимали с кремлёвских стен, оставив лишь малую их часть, особенно у царского дворца.

Через пару дней подошёл князь Мстиславский с Большим полком и занял главный стан. Следом за ним начали подходить полки Окской рати и из других городов по росписи Разрядного приказа. Их встречали и указывали каждому полковой стан и гуляй-город. А для сводной рати из Подмосковья тоже подготовили специальный стан. Вскоре все китай-города были заполнены, оставался свободным только один, специально подготовленный для царёва полка. В нём пока только пушки установили. И когда Казы-Гирей, обойдя Тулу, начал переправу через Оку, под Москвой всё было готово для встречи вражеских туменов.

На Воинской думе выработали такую тактику боя: войску сидеть тихо до тех пор, пока крымцы не начнут атаку. Не огрызаться ни пушками, ни рушницами даже тогда, когда тумены начнут своё смертоносное колесо, обсыпая китай-города стрелами. Затаиться за китаями, прикрыться щитами и ждать набатного колокола Данилова монастыря. Даже наблюдателей не иметь — они будут бдить на звонницах монастырских. Ударит же колокол только после того, как Казы-Гирей выпустит главные силы. Вот тогда — огонь из всех пушек, всех рушниц и даже всех самострелов. Дружный. Залповый. Сбить порыв, расстроить ряды, посечь ядрами, дробосечным железом, пулями и железными болтами передовые сотни, а уж тогда — вперёд. В рукопашную. Тоже по удару главного колокола Данилова монастыря.

Миновала пара первых июльских дней. Ждали, что вот-вот прискачет вестник от лазутчиков-сторожей, но он прискакал только к вечеру третьего дня.

— Казы-Гирей остановился на берегу Лопасни ночевать. Передовой отряд приближается к Десне. Тумены идут и по дороге через Боровск. К Пахре уже приближаются.

Стало быть, ещё один день ожидания.

Известили об обстановке царя Фёдора Ивановича, и тот, нарушая уже давно установившийся порядок, не покинул свой дворец, не поспешил в Александровскую слободу или даже в Вологду, как поступали его дед и отец, а объявил, что намерен встретиться с ратниками в их станах и вдохновить их благословением от имени Господа Бога на смертельное сражение с басурманами.

Воеводы было предложили построить полки на поле между Коломенским и китай-городами для смотра царского, но Фёдор Иванович не принял такую услугу.

— До смотров ли в такой день? Нужно готовиться к великой сече, я же, грешный помазанник Божий, пройдусь по полковым станам, поспрошаю о здоровье воинов, подбодрю ласковым словом.

Он и в самом деле у каждого китай-города спешивался и проходил по станам с одним только телохранителем. Из воевод сопровождал государя лишь князь Мстиславский, готовый ответить на любой его вопрос. Вот таким образом царь хотел показать как свою доступность, так и храбрость.

Особенно проникновенно он беседовал с москвичами, которые по доброй воле опоясались мечами, взяли в руки рушницы.

— Я стану молиться за вас. Я не покину дворца своего и буду воочию зрить поле боя. Бейтесь мужественно, показывая пример остальным.

Они клялись в ответ, что не пожалеют животов своих ради спасения стольного града, жён, детей своих и его, любезного государя, чем растрогали Фёдора Ивановича до слёз.

— Верю в вас. Верю в воев русских. Верю, завтра вы обуздаете хана и его разбойные тумены. К вечеру встанет в общий строй вся моя дружина, весь царский полк. Мне охрана не нужна. Если падёт Москва, паду и я.

Услышав такие слова из уст самодержца, поклялся от имени всего войска главный воевода князь Мстиславский:

— Не быть Москве покорённой! Хан будет разбит! Так говорим мы, ратные, государь, твои слуги!

После обеда — тревожная весть. Высланные как боевое охранение дети боярские во главе с князем Владимиром Бахтияровым встретили на Пахре передовой тумен крымцев, смело вступили с ним в бой. Но разве могли две с половиной сотни долго удерживать переправу? Крымцы разбили отряд и гнали его до самого села Бицы.

Теперь уже не оставалось никакого сомнения, что враг на подходе.

Тут и Борис Годунов пожаловал к рати. Со свитой бояр, аки государь истинный. Шелом золотой. Огнём горит на солнце. Бармица, укрывавшая шею, тоже золотая. Паворози покрыты золотой чешуёй и жемчугом. Кольчуга харолужная, ковки новгородской, с золотой чешуёй на груди. В руке — клевец[60]. Знак главного воеводы всей рати. Однако он не взял первого воеводства над Большим полком, значит, не имеет на это права. Клевец должен быть у князя Мстиславского. Но Годунову, как всегда, наплевать на уставы. Он здесь главный, и этим всё сказано.

И конь под ним — белый. Словно победитель едет после рати со щитом. «Гоп» говорит, ещё не прыгнув.

За свитой, через малый промежуток — царский полк. И в самом деле полный, как и обещал Фёдор Иванович. Очень существенная сила в общий строй — более десяти тысяч отборных воев, хорошо вооружённых, отважных и ловких в сече.

К полку присоединилось ещё несколько тысяч добровольцев москвичей, умеющих держать в руках и мечи, и шестопёры, и боевые топоры.

Проводив царский полк, как хозяин заботливый, до его китай-города, Годунов повернул коня к главному стану, и спешившись у своего шатра, велел слать за первыми воеводами всех полков, сам же, позвав всю Воинскую думу, его сопровождавшую, откинул полог шатра.

— Окончательно утвердим ход сечи.

Стемнело, пока собирались воеводы со всех полков. Внесли свечи, и начался заинтересованный разговор. Предлагалось много, и предложения те либо принимались, либо отвергались, но обоснованно. Годунов на сей раз не выпячивал своё «я».

Особое разногласие возникло из-за сигнала для первого залпа. Воевода полка из самого дальнего китай-города не согласился, чтобы сигналом для первого залпа послужил удар набатного колокола Данилова монастыря.

— Не резон для всех один гребень. Не к каждому китаю подскачут крымцы на выстрел в один и тот же миг. Предлагаю иное: набат — знак, чтобы приготовиться. Он предупредит, что крымцы пошли на нас. А вот для залпов в китай-городах должен быть свой знак. Свой набат пусть ударит по приказу воеводы.

— А не повернут ли кто подальше, увидя, как секут ядра и дробь их соплеменников?

— Легко ли скорый бег лавы замедлить, да повернуть? Да и не повернут без воли ханской тумены. Спины им за такую трусость попереломают.