Сердце твоё невредимо, о, Осирис!

Чело твоё невредимо, о, Осирис!

Сердце твоё предовольно, о, Осирис!

Горло твоё сильно и здраво, о, Осирис!..[92]

Старинные и непонятные словеса... Нет, лучше пусть Ирас наполняет мои уши, рассуждая о своём Пифагорействе-гиперборействе... А вдруг я ещё долго проживу? Я хочу видеть моих детей совсем взрослыми...

Оставались какие-то считанные дни... А что после? Что после этих считанных дней?.. И она проводила эти дни, светлые жаркие дни, со своими детьми. Антос, её шестнадцатилетний сын, её взрослый мальчик, был с нею так учтив и предупредителен, и ни о чём не спрашивал, и младшие не спрашивали... Мать боялась, вдруг они спросят её о незадавшемся бегстве... А они не спрашивали... Её прекрасные дети!.. Гуляли вместе в садах дворцовых, выходили на какие-то совсем неведомые тропки, переговаривались, смеялись друг с другом... Тула обнимала её за пояс, прижималась к матери... Садились на траву, и мать смотрела на них радостно и будто удивлённо, зелёными своими глазами, а веки припухшие и покрасневшие, и говорила:

— Хотите, я сейчас заставлю вас смеяться?..

И все прикрывали рты ладошками, наложив ладошку на ладошку, а глаза уже смеялись...

— Сейчас, — говорила она, — сейчас будете смеяться... — И поднимала указательный палец, и делала очень серьёзное лицо... — Один... два... три... Смейтесь!..

И все вместе смеялись наперегонки...

Она перебирала свои старые, давние записи о детях, писала новые... Она писала для себя, и трудно было разобрать её греческие слова и даже и трудно было понять последовательность записей...

«...Ифис играет с котёнком Тигуром... Ифис и Хурмас бегают и зовут друг друга... «Дай руку!» — говорит Хурмас. Ифис серьёзно дал ему руку, и они взбираются по ступенькам... Ифис подражает Хурмасу, очень старается кинуть мяч подальше. Но, кажется, действия Ифиса спокойней и обстоятельней... Ласковая Тула прижимается щёчкой... А Хурмас с трудом рассуждает, но много думает. По тому как запинается, заметно, не знает, какую мысль выбрать, чтоб рассказать мне... Хурмас взбирается на дерево... Слова моих записей прибегают ко мне, как будто гуси, павлины или утки. А я сыплю им пшено... Туле так нравятся павлины; так восторженно улыбается она, когда смотрит на них... Я приказала насыпать под пальмами песок чистый. Ифис, Тула и Хурмас играют на песчаной горе. Детям так просторно в старом дворцовом саду. Смотрю, любуюсь на их шнырянье в песке или на дорожках, на их игру в охотников... Тигур ест из миски... Тула подбрасывает и ловит шерстяную толстую игрушку — чёрную собаку... Голова Тигура просунулась в дверь, он, как маленький домашний дух, подымает свой хвост и ходит медленно и величаво... Дети на берегу пруда, лотосы на воде... Хармиана пришла, за ней рабыня-негритянка несёт на подносе белые лепёшки, цветные плоды и сушёные блестящие рыбы... Дети обсасывают медовое печенье, попутно Тула и Хурмас беседуют о чём-то. Они далеко от меня, и я не могу слышать их... Мы все взобрались на гору и видели далёкую газель, а потом прибежала ещё одна газель, и они бегали вдали. И огромные воинственные пчёлы с насаженным на спицу туловом пугали Тулу своей воинственной упругостью. И мы побежали и видели дохлую стрекозу, как будто стеклянную, и много муравьёв. А в полдень — очень вкусная ячменная каша... Мы укрывались от зноя в тени пальм... Дети устроили состязания. Тула стеснялась, но всё равно танцевала и вертела руками над головой. Ифис и Хурмас кидали мяч и прыгали со ступенек. Большой Антос пролезал под столом, как будто маленький, и все остальные — за ним следом... Я хожу по кромке горы в красивой юбке лёгкой, похожей на ту, пышную и лёгкую, светлую коричневую, что надета на богине старинной гологрудой, на одном изображении на пластинке слоновой кости, богиня улыбается и кормит, протянув обе руки с пучками травяными, двух козлов, вскочивших на задние ноги. И много колючек изодрали подол моей пышно-красивой юбки, и они повисли на моей красивой юбке раскинутыми жёлтыми звёздами. Так красиво слезать с камней и видеть сквозь узоры юбки ящериц и листья и точечки земли. И наступать на подол и путаться. И подол хватает мои босые пятки, я — как мотылёк, запутавшийся в лёгкой сквозистой ткани занавески на окне. Я затеваю игры с моей юбкой. Дети плещутся в пруду и плещут на берег в меня воду горстями и злодейски превращают юбку в цветок пиона, что в ливень превращается в унылое и мокрое созданье. Эта юбка состоит из двух частей: нижняя чёрная сквозистая, верхняя шёлково-прозрачная. И сохнет лохмотьями. И дети играют, будто я — нищая рыбачка... С ложки сама кормила Ифиса и Хурмаса, запихивала кашку в их рты, послушно и широко раскрытые... Держала на коленях Тулу, качалась с ней на качелях, доска выкрашена серебряной краской... Лепили с Тулой из глины мягкой человечков коричневых. Спускались в кладовую. Хурмас любит всё большое, его обрадовал огромный кувшин. Потом с Тулой слепили мы верблюда и оленя. И платьице Тулы бело-голубое. Сплела ей венок из лиловых цветов. Ночью осталась в её комнате, сидела на постели, держала её за ручку, тонкую, рассказывала длинную заплетённую сказку. А на пороге стоял сверчок, он пел нам, пока я рассказывала, а потом я велела ему уйти, и он, ночное насекомое, исчез, ушёл... Строили шалаш из пальмовых ветвей, и ветви падали, не держались, и мы ели среди разбросанных ветвей на траве лепёшки с мёдом... Мы вышли к мутно-коричневому ручью, похожему на маленький Нил, когда он, ставши красным, затопляет все прибрежные долины. А камешки гладкие, и зелёные горки, и небо в такой россыпи облачков... Рисовали на остраках. Антос нарисовал такими лёгкими линиями писца с табличкой... Антил приехал с дамбы от отца... Бродила со старшими мальчиками, с Антосом и Антилом. Говорили об охотничьих собаках. Вышли к инжирным деревьям. И вдруг закапал дождь... Максим принёс мне послание Иродоса; царь спрашивает, велика ли опасность. Я ответила, что не знаю, что в саду на кусте разбрелись маленькие синие колокольчики, что ещё я видела какие-то розовые побеги... Пришёл Ифис в зелёном коротком хитоне, а на голове — красная круглая шапочка; он похож на цветок... А луна была похожа на раздавленный красный пирог... Рассказывала детям длинную сказку, гуляли в роще. Антос прятался в кустах и дудел в дудку, а Хурмас говорил Туле, что это дикий кабан. Испугался только Ифис, и тогда Антос выбежал из кустов и плясал перед ним... Хурмас, как улитка, лежит внизу, у подножья холма, уснул лицом вниз, в зелёном хитоне... Ифис дразнил Тигура... Я гуляла с Тулой, мы вдруг увидели огромные розовые цветы. Выпала роса, и мы промочили ноги, мы побежали и распугивали, как шершавых гусениц, цветы с их плотными волосатыми стебельками... Тула бегала за Ифисом с холмика на холмик, а он убегал от неё... Земля твёрдая, как панцирь черепахи, и в ней затоптанные голубые цветы... Ирас принесла зайчонка, но Ифис испугался и не хотел, чтобы его рукой гладили зайчонка по спинке. И громко кричал мне: «Отпусти! Отпусти!» И мы отпустили зайчонка. И я позвала Антоса, и мы гуляли втроём — Ифис, Антос и я. Видели очень густую траву под маслиной. Ифис ползал по склону в рассыпчатом песке... С Тулой играли в куклы, я и Тула. Две большие деревянные куклы, у них руки и ноги не двигаются, потому что куклы вырезаны из цельного дерева. Куклы одеты, как старинные фараоны, и на головы нахлобучены большие парики. Я подарила Туле новую куклу, гречанку, восковую, с розовыми щеками. Руки её прикреплены на маленьких гвоздиках, а ноги сами болтаются. Тула баюкает куклу и укладывает в кроватку из слоновой кости. И мне вдруг кажется, что с этой кукольной кроваткой когда-то играли мы — я и Кама. Хармиана соткала для новой куклы три маленьких туники. Тула говорит серьёзно, что новая кукла не должна гулять на солнце, ведь воск может растаять... Мы натянули в комнате бечёвку, от ножки одного стула к ножке стола, я водила новую куклу, как будто она акробатка, идущая по канату. Дети хлопали в ладоши... Снова игры в песке. Ифис набирает песок в медную чашку и высыпает себе на грудь. И вдруг прибежал Антос и прыгнул к Ифису. Ифис кинулся бежать, Антос полетел за ним, догнал и схватил на руки... Вечером лепили из глины крылатых змей... Я стояла на берегу. Тихое место, безлюдное, пустынное. Антос купался. Медузы в белой пене кусали его в грудь, ветер не давал ему подплыть к берегу моря. Антос боролся с водой бурной, а медузы наползли ему на плечи и потом остались красные пятна. Я кричала ему, и после бранила его. Он ни о чём не спрашивает меня... Ночью оставалась с Ифисом. Он не хотел спать, а хотел бегать по ступенькам. Нарочно написал на пол, я позвала негритянку и приказала вытереть. Ифис успел выскочить в открытую дверь. Негритянка долго за ним гонялась, принесла его ко мне и уложила рядом со мной. Я дала ему два маленьких медовых печенья, скоро он заснул... Этот спасительный мешочек с печеньями часто помогает угомонить Ифиса...