Стефани знала: спутники-шпионы здесь, вот они, выгнулись дугой от горизонта до горизонта. И дело было не столько в их физическом присутствии (ощущение это пропало вместе с облаком и ментальным единством одержимых), она чувствовала их непреклонное намерение, нарушавшее гармонию мира, поэтому держалась настороже. Приятели ее испытывали то же самое. Ощущения эти мешали им, словно надоедливые мухи, от них хотелось отмахнуться рукой. Правда, не спутники были их главной проблемой. Куда большая опасность исходила от сержантов, приблизившихся к ним на расстояние двух миль. Они подходили ближе, все ближе. В стремлении своем они были настоящими машинами.

Сначала Стефани старалась не обращать на них внимания. Это была бравада, почти ей не свойственная. А когда добрались до укрытия (сухого!) в виде амбара, осмелели и остальные. Амбар находился на невысоком холме, низенькое строеньице с каменными стенами и плоской крышей. Добирались они до него с тех пор, как вышли из долины, пять нескончаемых часов. Макфи считал это лишним доказательством того, что шли они по дороге. Спорить с ним больше никому не хотелось. Никто не произнес ни слова. Ноги дрожали от изнеможения, и даже энергистическая сила была им уже не помощницей. Они давно поняли, что за приращение сил им придется потом расплачиваться.

Амбар встретился как нельзя кстати: силы их были на исходе. Увидев сквозь пелену дождя его темные, неясные очертания, они пошли к нему угрюмо и целеустремленно. Поначалу помещение мало чем защищало от погоды: многочисленные панели сорвало ветром, а пола под толстым слоем грязи не было видно. Все это, однако, не имело значения: в их положении это было настоящее спасение.

Все исправила энергистическая сила. Грязь с пола поднялась на стены и, заклеив пробоины, превратилась в камень. Дождь они отогнали и даже завывание ветра утихомирили. Чувство облегчения вновь их объединило. Об унизительном бегстве из долины почти забыли. И даже старались не обращать внимания на звучавшие в мозгу время от времени ужасные крики: это очередная душа в ноль-тау вылетала из одержанного ею тела. Выйдя из помещения, пошли на разведку в поисках еды, вычистили перепачканные грязью овощи, вымыли и приготовили мертвую рыбу.

Стих дождь, скрип сержантских сапог приближался все неотвратимее. Еды почти не осталось. С начала кампании прошла неделя. Они покинули амбар и пошли по еле намеченной контурной линии, которую Макфи упорно называл дорогой. Прожив несколько дней под хлипкой крышей, они никак не предполагали масштабы бедствия, вызванные потопом. По долинам пройти было совершенно невозможно. Повсюду скользили и булькали огромные грязевые потоки, всасывая и поглощая все, что встречалось на их пути.

Продвигались медленно, хотя оделись в соответствии с обстановкой (даже на Тине были крепкие кожаные сапоги). Два дня потратили на то, чтобы наметить дорогу в окружавшем их хаосе. Старались идти по возвышенности. Глаз отдыхал на встречавшейся иногда темно-зеленой местной траве, ярком пятне на унылом грязно-коричневом фоне. Узнаваемых доминант не осталось, поэтому и карту им было не нарисовать. Казавшиеся поначалу обнадеживающими горные хребты заканчивались грязевыми провалами, и приходилось возвращаться, теряя время. И все же они всегда знали, куда идти. Это было просто — в противоположную от сержантов сторону, но в то же время и трудно: передовая линия двигалась с постоянной скоростью. Казалось, долины и невероятная грязь были ей не помехой. Стефани же со своей группой вынуждена была двигаться зигзагами. Дистанция, составлявшая сорок восемь часов назад расстояние в девять миль, сократилась до двух и с каждым часом становилась все меньше.

— Эй, вы, хиппари, — окликнул их Кохрейн. — Какую новость хотите сначала — хорошую или плохую?

Он шел впереди всех. Сейчас он стоял на возвышении из снесенного ветром в кучу сломанного тростника и с волнением смотрел вниз.

— Плохую, — автоматически ответила Стефани.

— Наверх очень быстро идет легион, все в черных касках, и их видимо-невидимо.

— Ну а хорошую? — пискнула Тина.

— Они идут так быстро, потому что там, похоже, дорога. Настоящий гудрон.

Скорость не прибавили, но в ходьбе их появилась некая уверенность, к тому времени исчезнувшая. Они вскарабкались к вымазанному в грязи хиппи.

— Что там? — спросил Мойо. — Лицо его выглядело нормально: шрамы и пузыри прошли, и глаза на вид были здоровыми и яркими. Он даже улыбался, особенно часто в те дни, что они провели в амбаре. Улыбаться-то он улыбался, но что там было под этими иллюзорными глазными яблоками? Стефани очень беспокоило то, что он отказывал в доступе к своим мыслям. Плохая форма отрицания. Он играл роль самого себя, и получалось у него это очень плохо.

— Там долина, — сказала она ему.

Он простонал:

— О, черт, опять.

— Нет, сейчас другая.

Отсюда до дна долины Катмос было несколько сотен ярдов, ширина ее составляла, по меньше мере, миль двадцать. Противоположную сторону трудно было разглядеть: мешали моросящий дождь и туман. Благодаря ширине долина не так сильно пострадала от грязевых потоков. По краям она впитала грязь, вылившуюся в нее из более узких оврагов. Грязь эта растеклась на большое расстояние и утратила разрушительную силу. В центре долины в широком болотистом русле извивалась река. Она подхватывала грязевые потоки, не давая им возможности скапливаться, и уносила вдаль.

Обширные части долины превратились в трясину. Стволы деревьев склонились друг к другу, леса оседали, погружались все глубже и глубже, так как вода вымывала из-под них почву. Было очевидно: день, другой, и они просто исчезнут.

Маленькие холмы образовали своего рода архипелаги: светло-зеленые островки посреди желтовато-коричневого моря. По ним растерянно бегали сотни истощенных животных-аборигенов. Стада колфранов (аналогов земных оленей) и группы маленьких диких собак топтали сохранившуюся пока траву, превращая ее в липкую бесформенную массу. Между ними с трудом прыгали птицы: перья их облепила грязь, и они не могли взлететь.

На островках, находившихся у подножия склона, можно было заметить фрагменты дороги и даже мысленно соединить их в одну линию, идущую по всей долине. Вела она к маленькому городу. Это можно было рассмотреть сквозь туман. Городок был построен на возвышенности, и здания не пострадали от грязи. Казалось, вся долина служила ему защитным рвом. В центре города церковь, ее классический каменный шпиль гордо поднимался к небу. Видны были и какие-то алые символы, нарисованные посередине.

— Это, должно быть, Кеттон, — сказал Франклин. — Вы их чувствуете?

— Да, — поежившись, сказала Стефани. — Там таких, как мы, много, — этим, по-видимому, и объяснялось состояние зданий. С крыш аккуратных домиков не слетело ни одной черепицы. Ни следа разрушений. В маленьком парке — ни одной лужи.

— Вот почему этим парням так не терпится туда попасть, — Кохрейн указал пальцем на долину.

Они впервые увидели армию своими глазами. По дороге двигался конвой из двадцати джипов. Всякий раз, когда остров под углебетонной поверхностью погружался в грязь, они слегка притормаживали, осторожно проверяли дорогу. Грязь не должна была быть выше колес. За джипами следовала фаланга сержантов, огромные темные фигуры двигались вперед довольно быстро, тем удивительнее, что никто из них не шел по дороге. По одну сторону от углебетонной полосы строй их протянулся почти до центральной грязевой реки, по другую — до одного из склонов долины Катмос. За авангардом, отставая от него на несколько миль, поворачивал в долину второй транспортный поток.