безосновательны. В наших беседах затрагивалась в основном проблема экономических связей с Соединёнными Штатами.

Нашим послом в Петрограде был генерал Брэндстрем[611]. Это был человек старой военной закалки, поклонник Германии и германского милитаризма. В своё время он был председателем муниципалитета города Линчёпинга. Как представитель шведских властей, он сумел поставить себя так, что снискал глубокое уважение всех членов дипломатического корпуса. Он не любил Россию и презирал коррумпированную российскую власть. Не одобрил он и русскую революцию, так как считал её руководителей бунтовщиками и авантюристами. Ему и в голову не могло прийти, что через четверть века именно эта люди спасут не только Россию, но и всю человеческую культуру от гибели. Я всегда держал генерала Брэндстрема в курсе всех моих дел в России, моих переговоров с царским правительством. Он проявлял к этому большой интерес, был внимателен ко мне и доброжелательным.

Его дочь Эльса[612] стала во время войны сестрой милосердия, военнопленные в Сибири, где она работала, называли её «сибирским ангелом». Как и её отец, она преклонялась перед немцами. После смерти отца в 1921 году она вышла замуж за немца–профессора, который был социал–демократом[613]. Ему пришлось покинуть Германию, когда к власти пришёл Гитлер. Он поселился в Америке и стал профессором Кембриджского университета. Эльса Брэндстрем, отдавшая всю свою душу Германии, с таким трудом собиравшая средства для бедствующих немецких солдат, одной из первых испила горькую чашу и увидела крушение своих иллюзий.

Генерал Брэндстрем был таким же известным человеком в военных кругах и в среде высших чиновников, как Херман Линдквист[614] в среде шведских рабочих. Оба они были уверены, что в Первую мировую войну Германия отстаивала справедливое дело. Шведы, как заколдованные, преклонялись перед основательностью, точностью, дисциплиной и организованностью немцев. На 90% общественное мнение Швеции было на стороне Германии.

В последний период существования царского строя в России много говорилось об одном человеке. Фамилия его была Ярошинский[615]. Высокий представительный господин, он обладал хорошими манерами. Ему принадлежал сахарный заводе Киеве[616]. Но этого ему было мало. Переехав в Петроград[617], он через Распутина завязал связи с могущественными представителями аристократии и эти связи использовал для осуществления своих операций. Хорошо зная ситуацию в стране, он решил овладеть сердцем её экономического организма — взять под свой контроль банки.

В то время я часто встречался с руководителями петроградских банков, при упоминании его имени они только с презрением пожимали плечами. Но в скором времени попали в угрожающее положение. Чтобы взять под контроль один из банков, Ярошинский на занятые деньги приобрёл достаточное количество акций этого банка. Когда этот банк оказался в его руках, он скупил акции другого банка и т. д. Вскоре он, жонглируя средствами различных банков, мог осуществлять любые экономические сделки внутри России.

Впервые я встретился с Ярошинским, когда выступал в качестве посредника при переговорах о займе для России в Америке. Он пригласил меня в свой роскошный дворец и рассказал о своих планах использования русских природных богатств. «Но для этого мне необходим заём не менее 100 миллионов долларов»[618]. В этом человеке было что–то привлекательное. Я думаю, что американцы его ценили бы. Но произошла революция, и его карточный домик рухнул.

События 1917 года

Война никогда не была популярна в России, а в начале 1917 года обстановка в стране осложнилась до крайности. Ранней весной 1917 года Николай II был вынужден отказаться от престола, было образовано Временное правительство. В июле во главе его встал Керенский.

Яльмар Брантинг и Вернер Рюден[619] отправились Петроград. Им была оказана сердечная встреча[620], так как у Брантинга в новом правительстве оказалось много друзей. По возвращении он дал мне рекомендательное письмо к своим русским друзьям, и я тоже отправился в Петроград, чтобы в интересах «Нового банка» завязать связи с новым финансовым руководством[621].

Я побывал в редакции «Правды» — газеты большевиков. Её главным редактором был Каменев[622]. Мне необходимо было поговорить с ним лично, хотя мы не были с ним знакомы. В приёмной было полно народу. Дежурный отнёс мою визитную карточку Каменеву, вернулся и спросил, по какому вопросу я обращаюсь, Каменев, дескать, очень занят. Я попросил дежурного передать Каменеву привет от редактора Хёглунда из Стокгольма[623] (XXII). Это подействовало как «сезам». Меня впустили в кабинет, разговор о положении в стране был долгий и интересный.

Среди тех, с кем я встречался в то время, была Александра Коллонтай[624], на съездах и собраниях в Петрограде она обычно переводила на русский язык выступления членов скандинавских делегаций. Впервые я увидел её на обеде, который давал в честь своих друзей. Дело происходило в фешенебельном ресторане «Медведь», славившемся своими изысканными блюдами, великолепным запасом тонких вин и цыганской музыкой. Мадам Коллонтай была приглашена на обед, её сопровождал французский адвокат Жак Садуль[625], облачённый во французскую военную форму. За несколько недель да этого я встретился с ним у парадного дома № 3 по Норртульсгатан, он обратился ко мне на французском языке с вопросом, в какой квартире живёт Яльмар Брантинг[626]. Теперь он был гостем.

Одним из первых мероприятий правительства Керенского был выпуск «займа свободы»[627], предполагалось провести его не только в России, но и за её пределами. Вернувшись в Швецию[628], я предложил «Новому банку» принять участие в подписке, правление моё предложение одобрило, и мы подписались на 2 млн. рублей, курс рубля и кроны был тогда 1:10. Брантинг телеграфировал Керенскому о нашем решении.

В апреле 1917 года[629], возвращаясь в Россию из десятилетней эмиграции, в Стокгольм с группой русских революционеров прибыл Ленин[630]. Его встретила депутация партии левых социалистов, в неё входили бургомистр Линдхаген[631], член риксдага Фредрик Стрём[632], редактор Туре Нерман[633]. Член риксдага Хёглунд, руководитель партии левых социалистов, был приговорён верховным судом к году тюремного заключения за официальное заявление, что всеобщая забастовка является необходимым средством в борьбе против войны. Ленин и Стрём направили Хёглунду в тюрьму на Лангхольмене приветственную телеграмму.

В 1917 году была сделана попытка на этот раз в Стокгольме объединить распавшийся Интернационал[634].

В одну из комиссий запланированной конференции меня пригласили в качестве экономического консультанта. Поэтому я познакомился со многими делегатами, которые прибыли в Стокгольм, чтобы подготовить конференцию. Она должна была открыться 15 августа 1917 г. Многие делегаты посещали меня как главу «Нового банка». Они