Косой дождь хлестал по Берггассе. Ноябрь одарил венцев преждевременной бурей. А в столовой Фрейда четыре друга чувствовали себя уютно, согреваясь теплом угля, пылавшего в зеленой керамической печке. Вокруг обеденного стола было больше свободного пространства, чем в прежней квартире; восемь кожаных стульев с широкими сиденьями не стояли больше впритык друг к другу. Рядом с буфетом и горкой для фарфора и бокалов Марта поставила сундук в стиле итальянского Ренессанса, инкрустированный слоновой костью и перламутром, над ним висела репродукция гравюры Альбрехта Дюрера, изображавшей святого Иеронима.

Новая служанка, также Мария из Богемии, приготовила для промозглого осеннего дня любимый обед четы Брейер, начинавшийся с говяжьего супа. Йозеф облысел, лишь на затылке виднелся темно–серый пушок, но в отличие от венцев, удлинявших свои бороды, по мере того как редели волосы на макушке, он укоротил свою.

– В день пятидесятилетия, – заявил он, – я решил, что жизнь и ее ценности не так окладисты, как мне казалось.

Несмотря на то, что в отношениях между Зигмундом и Йозефом были подъемы и спады со времени посвящения в книге об афазии, Матильда и Марта оставались близкими подругами. Чтобы защититься от холодного ветра и дождя, бившего в окна, Марта надела на себя шерстяное серо–голубое платье. Она перешагнула уже тридцатилетний рубеж и была беременна пятым ребенком, но даже такая она казалась Зигмунду не старше розовощекой девушки, на которой он женился в Вандсбеке шесть лет назад.

После обеда Зигмунд тихо сказал:

– У меня есть новый материал, который я хотел бы показать Йозефу. Надеюсь, дамы нас извинят?

Они спустились по широкой лестнице в приемную Зигмунда. В июне этого года Йозеф согласился сотрудничать с ним в составлении предварительных сообщений о «теории приступов истерии». В основу этих сообщений легли случаи успешного лечения: Брейером в случае с Бертой Паппенгейм, Зигмундом в случае с Эмми фон Нейштадт, Цецилией Матиас, Францем Фогелем, Элизабет фон Рей–хардт и другими, которые побывали в его приемной в последние пять лет. Брейера было нелегко убедить. Зигмунду пришлось его упрашивать.

– Йозеф, мы открыли дверь в новую область медицины – психопатологию. Мы сделали несколько шагов в направлении решения проблемы, о которой раньше даже не упоминалось. Я искренне верю, что мы собрали достаточный материал, чтобы сформулировать направление научного изучения человеческого интеллекта.

Йозеф резко вскочил, подошел к клетке с голубями – он делал это каждый раз, когда был встревожен, – и насыпал зерно в кормушки.

– Нет, Зиг, время еще не пришло. У нас нет достаточно материала. И нет возможности проверить его в лаборатории. Мы имеем лишь догадки, гипотезы…

Зигмунд ходил из угла в угол.

– Мы собрали достаточно обобщенный материал относительно подсознания и о том, как оно провоцирует истерию. Разве пятьдесят тщательно изученных случаев не столь же убедительны, как пятьдесят патологических срезов под микроскопом?

Брейер покачал головой:

– Нет, у нас нет набора слов для описания того, что мы ищем. Нет карт, нет аппаратов…

– …Потому что старые аппараты не годятся. Машина электромассажа профессора Эрба оказалась фальшивкой. Ручной массаж облегчает на час, на два. Курс лечения по Вейру Митчеллу мало что дает, помимо увеличения тонуса и веса. Гидротерапия в санаториях очищает кожу, а не ум. Несколько лекарств на основе брома и хлора, имеющихся у нас, успокаивают пациентов, но вовсе не помогают при нарушениях, вызванных внушением. Выведите анатомию мозга, разработанную Мейнертом, в отдельную дисциплину, и нынешняя психиатрия окажется бессодержательной, будучи сведенной к перечислению видов и проявлений душевных заболеваний. Боже мой, Йозеф, мы страшимся перешагнуть порог одного из наиболее важных открытий в истории медицины.

Брейер, тронутый этими словами, положил руки на плечи молодого человека:

– Хорошо, мой друг, попытаемся.

В последующие дни Зигмунд лихорадочно писал, а затем рвал написанное. Еще никто не выдвинул теорию приступов истерии; Шарко дал всего лишь описание. Чтобы объяснить явление истерии, нужно было признать наличие «разобщения–расщепления сознания». Повторяющийся приступ истерии вызывался возвратом воспоминаний. Подавленная память не была случайной; она представляла собой первоначальную психологическую травму, которая возвращалась в соответствии с законом ассоциации идей. Он писал: «Если подверженный истерии субъект старается умышленно забыть пережитое или насильственно отторгнуть его, сдержать и подавить намерение или идею, то они переходят во второе сознание; оттуда они постоянно воздействуют, и воспоминание возвращается в виде приступа истерии».

Но что определяет, когда и почему человек становится жертвой приступа, после того как недели, месяцы, а возможно, и годы он чувствует себя сравнительно хорошо? Он понимал, что не сможет пойти далеко в своей рабочей гипотезе, пока не сумеет назвать нечто определенное, что вызывает приступ. Он вспомнил о дискуссиях с Йозефом относительно их работы под руководством Брюкке в Институте физиологии. Там они впервые узнали о теории постоянства, родившейся в школе Гельм–гольца – Брюкке, которая возникла много лет назад в Берлине: «Нервная система старается поддерживать в своих функциональных связях нечто постоянное, что мы можем назвать «общим количеством возбуждения». Система приводит в действие оберегающее здоровье средство, ассоциативно распоряжаясь любым ощутимым наращиванием возбуждения или разряжая возбуждение с помощью надлежащей двигательной реакции… Психические переживания, формируя содержание приступов истерии… являются… впечатлениями, которые не смогли найти соответствующей разрядки».

Он и Йозеф представляли теорию постоянства в более простых формах: нервная система, включая мозг, – резервуар для хранения энергии. Когда уровень энергии опускается слишком низко, психическая деятельность становится медленной, подавленной. Когда уровень энергии поднимается слишком высоко, нервная система открывает некоторые свои заслонки, дабы избыток энергии мог выйти наружу. Именно тогда наступает приступ, ибо нервная система не может более переносить избытка энергии, порожденного памятью–травмой, закрепленной в подсознании, и освобождается от этого избытка в виде приступа. Приступ – всего лишь форма, посредством которой утверждает себя принцип постоянства. Нервная энергия подобна электрической энергии, аккумулированной в батарее; каждая батарея обладает пределом емкости сохраняемой энергии. Так же ведет себя нервная система. Когда наступает перегрузка, должна быть разрядка. Высвобождение энергии может быть плавным, в виде галлюцинаций, или же бурным, со спазмами, конвульсиями, приступами эпилепсии. Разрядка выглядит внешне как соматическая, но ее содержание и причины – психические.

Зигмунд изложил свои мысли на бумаге и послал заметки Брейеру. На следующее утро он писал Йозефу:

«Уважаемый друг! Удовлетворение, с которым я направил тебе те несколько моих страниц, уступило затем место чувству сомнения, которое так свойственно процессу мышления»