коллекции хрустальных изделий Lalique и Steuben — предмета ее особого увлечения. Книги по стеклу Lalique украшают журнальный столик со стеклянной столешницей. Тедди Лански считает, что ее покойный муж был, возможно, по понятным причинам, неправильно понят публикой и сильно опошлен прессой. «Большинство из того, что о нем писали, было выдумкой, — говорит она своему гостю, — в том числе и то, насколько он был богат. Сотни миллионов! Из какой шляпы они вытаскивают такие цифры? Одна из его бед заключалась в том, что он раздавал деньги всем, кто просил». Наверное, моя жизнь с Мейером казалась сложной, но она не была сложной для меня, потому что я любила этого человека. Однажды, когда я возвращалась из Европы, одна женщина-репортер, кажется, с CBS, сунула мне в лицо микрофон и спросила, каково это — быть крестной матерью. Боюсь, что я поступила очень не по-женски».

Тедди Лански показывает гостье свою ультрасовременную кухню. Одно из ее увлечений — кулинария, и друзья призывают ее написать кулинарную книгу. Когда жил ее сын, они с невесткой делали всю выпечку для ресторана The Inside, которым управлял Ричард Шварц, и г-жа Лански до сих пор поставляет выпечку в это заведение. Еще одно ее хобби — садоводство, и в квартире также растет множество пышных тропических растений. «И все же ко мне приходят люди, которые хотят поговорить об «Murder Incorporated», — говорит она. — Это было еще одно изобретение средств массовой информации. Одна из причин, по которой правительство не смогло довести до ума ни одно из своих дел против него, заключалась в том, что он говорил правду. В одном случае меня вызвали в качестве свидетеля, и правительство проиграло дело только потому, что я сказала правду». Она достает фотографию своего покойного мужа, сделанную, когда ему было за пятьдесят, и говорит: «Скажите мне, что вы видите в этом лице?». Затем она отвечает сама. «Характер. Силу характера. Честность. Он не был большим болтуном, но обладал сухим, спокойным умом. Он был из тех людей, которые могут находиться в комнате, полной людей, все разговаривают, а Мейер говорит что-то, и все замолкают, чтобы послушать, что он скажет. Можно было услышать, как падает булавка. Да, он был маленьким человеком — маленького роста. Но он был и большим человеком — большим во всех других смыслах. Обижался ли он на то, как с ним обошлось правительство? Никогда! Это все было политикой, понимаете. Он это понимал и прощал».

Из четырех детей Сэма Бронфмана «артистической» была младшая из двух его дочерей, Филлис. Она окончила Вассарский университет по специальности «история» и была недолго замужем за обходительным финансистом европейского происхождения по имени Жан Ламберт. Но к началу 1950-х годов, когда ее старшая сестра, баронесса де Гинцбург, активно пробивала себе место в парижском высшем обществе, Филлис Бронфман Ламберт была одинокой разведенной женщиной, живущей в скромном ателье на Левом берегу и изучающей живопись и скульптуру. Минда де Гинцбург стала завсегдатаем показов французских кутюрье, но униформой Филлис была пара плотницких комбинезонов с нагрудником и потертые кроссовки. Ее отец беспокоился, что она превращается в богатого битника-эмигранта.

В 1954 году, чтобы дать ей занятие, а также по другой причине, отец прислал Филлис архитектурный проект нового здания штаб-квартиры Seagram's, которое он планировал возвести на приобретенном им участке по адресу Парк-авеню, 375, напротив элитного нью-йоркского клуба «Racquet and Tennis Club», и спросил, что она думает об этих чертежах.

Филлис с радостью согласилась. По ее мнению, проект нового здания был просто ужасен, и она написала отцу пространную критику, объясняя, почему она так считает. Впечатленный, отец поручил ей разработку проекта нового здания, и в течение следующих трех лет Филлис работала на полную ставку.

Она изучала современных архитекторов, посещала их мастерские, брала у них интервью, изучала их макеты и эскизы, исследовала их здания. Она консультировалась с руководителями музеев и специалистами по градостроительству, перелистывала тома архитектурных книг и журналов. Она записалась на курсы в Йельскую школу архитектуры. В конце концов она решила, что проект нового офисного здания ее отца должен разрабатывать только один человек — сам мастер, Людвиг Мис ван дер Роэ. Ван дер Роэ согласился, и ему была предоставлена свобода действий при реализации проекта стоимостью сорок один миллион долларов. Господин Сэм поставил лишь одно условие — «сделать это здание венцом как вашей, так и моей жизни». Небольшая заминка возникла, когда выяснилось, что знаменитый Мис, находившийся на пике своей карьеры в возрасте 68 лет, не имел лицензии на архитектурную практику в штате Нью-Йорк. Он был полностью самоучкой, даже не посещал среднюю школу, но для получения необходимых разрешений на строительство архитектор должен был получить лицензию, а для ее получения Людвигу Мису ван дер Роэ необходимо было сдать экзамен, как обычному государственному служащему. Великий человек с трудом согласился выполнить это унизительное бюрократическое условие. Но проблема была решена благодаря Филлис — нью-йоркский архитектор Филипп Джонсон был назначен соавтором Миса.

Когда в 1957 г. башня Seagram из бронзы и стекла открыла свои двери, она была названа художественными и архитектурными критиками всего мира не только венцом карьеры Мис ван дер Роэ, но и венцом Нью-Йорка и, возможно, одним из самых поразительно красивых офисных зданий в мире. Пышное — даже расточительное, с экономической точки зрения, — здание отделено от огромной общественной площади из мрамора и розового гранита, привлекательной благодаря нескольким фонтанирующим отражающим бассейнам. Через большую часть главного этажа, которую менее щедрый проектировщик отдал бы под магазины и другие коммерческие помещения, проходит эффектный ресторан Four Seasons длиной в квартал. Были и неожиданные преимущества дизайна. Опять же под руководством Филлис, которая занималась деталями интерьера, включая мебель, окна ресторана, выходящие на улицу и площадь, были увешаны тысячами ярдов бронзовых и золотых часовых цепочек, петлеобразными фестонами, создающими эффект австрийских теней. Когда включали систему циркуляции воздуха, обнаруживалось, что при этом ярусы цепей дрожат и переливаются в вечном движении, что вызывало восторг как в самом ресторане, так и у прохожих на улице. «Это здание, — с гордостью заявил Эдгар Бронфман, ставший в том году президентом компании «Джозеф Э. Сигрэм и сыновья», — является нашим величайшим рекламным и пиар-средством. Оно раз и навсегда утвердило нас во всем мире как людей солидных и заботящихся о качестве».

Да, в каком-то смысле так оно и было, хотя Эдгар Бронфман, казалось, все еще лип к паутине рвачества и скандалов, которая прилипла к семье и ее бизнесу