— Ну, дорогая Эмили, — осторожно обратилась к ней Шарлотта, памятуя ее реакцию на предложение публикации поэтического сборника, — что ты скажешь о нашем плане?

— Мне он не по нраву, — неохотно отозвалась Эмили, — Но, похоже, в этом доме не учитывают моего мнения. Так что, по-видимому, мне придется смиренно подчиниться большинству.

— По-видимому, придется, — улыбнулась Шарлотта, — Поверь, моя милая, я с большим удовольствием представлю твою рукопись издателям! Ну-ну, не хмурься, любовь моя! Ты ведь прекрасно знаешь, что я права, хотя и не подаешь виду. Ну да ладно: я все равно до тебя доберусь, как бы ты не отпиралась. Ты еще будешь купаться в лучах славы, моя упрямая дикарка! Весь мир узнает Эллиса Белла — помяни мое слово!

Щеки Эмили гневно вспыхнули.

— Ты ошибаешься, если думаешь, что я пишу роман, чтобы потешить собственное тщеславие или же чтобы развлечь скучающую светскую публику! — заявила она, полыхая негодованием. — Я скорее сожгу свою рукопись, чем позволю, чтобы мой роман стал средством для потехи глупцов!

— Эмили, дорогая, — мягко проговорила Шарлотта, — ты несправедлива по отношению к читателям. Жестоко называть их глупцами… даже тех из них, чей ум и в самом деле весьма ограничен… Но, может быть, ты все же окажешь мне любезность и позволишь ознакомить издателей с твоим творением?

— Делай, как знаешь, — сухо ответила Эмили. — Мне все равно.

— Мне казалось, милая Эмили, — робко вмешалась Энн, — что ты была счастлива, когда взялась за роман!

— О, да! — воскликнула Эмили в упоении, словно мгновенно позабыв обо всем на свете; глаза ее, еще минуту назад полыхавшие гневом, теперь светились невыразимою теплотой, — Я была счастлива! Бесконечно счастлива! Так же, как и теперь! Я всегда счастлива, когда пишу!

Она встала и, небрежно откинув назад копну роскошных густых локонов, величественно направилась к выходу. У двери она остановилась и повернулась к сестрам.

— Надеюсь, я могу уйти? — осведомилась она тоном, не допускающим возражения.

— Конечно, дорогая, — ответила Шарлотта, — Эмили! — поспешно окликнула она сестру, когда та уже открывала дверь, — Будь добра, загляни на кухню и скажи Марте, чтобы она приготовила свежего мятного чая для отца и Брэнуэлла.

— Непременно, — коротко бросила Эмили через плечо и тут же скрылась за дверью.

— Похоже, она не на шутку рассердилась, — молвила Шарлотта, обреченно вздохнув.

— Ты ведь знаешь: она всегда так! — тихо ответила Энн, — Эмили не одобряет наш план, и я ее понимаю: ей нелегко смириться с тем, что посторонние люди могут вторгнуться в мир ее грез. Но ведь, в конце концов, она согласилась — а это не так уж и мало, верно, дорогая? — Энн ободряюще кивнула сестре.

— Да уж! — отозвалась Шарлотта. Она на мгновение задумалась, воззрившись на дверь, из которой совсем недавно вышла Эмили, с опаской и восхищением. — Хотелось бы мне знать, что именно она сейчас создает!

Энн внезапно побледнела, и руки ее, мирно покоившиеся поверх коленей, самопроизвольно сжались в кулаки, чтобы сдержать подступающую дрожь.

— Что с тобой, милая? — встревожилась Шарлотта.

— Ничего, — торопливо проговорила Энн, — Все в порядке.

— Ты в этом уверена?

— Да, — нетвердым голосом пробормотала Энн. Какое-то время она помолчала, стараясь обуздать свое волнение. Казалось, все ее существо вступало в мучительную негласную борьбу с отчаянным желанием высказаться, излить душу.

— Я знаю, что создает сейчас Эмили, — проговорила она наконец, — или, вернее, имею некоторое представление о ее творении.

— Вот как? — с интересом спросила Шарлотта, — В таком случае, может быть, ты поделишься этим секретом со мной?

— Как-то Эмили, когда она была в особенно хорошем настроении, показала мне черновую рукопись, содержащую наиболее значительные эпизоды и отдельные главы своего романа.

— В самом деле? — в глазах Шарлотты вспыхнул неподдельный интерес. — И каково твое впечатление?

— Мне трудно выразить в словах, какие чувства я испытала, просматривая рукопись Эмили, — ответила Энн во власти какого-то неизъяснимого волнения. — Но, можешь мне поверить, дорогая: впечатление было колоссальным! Словно бы под действием могучей неземной силы я внезапно погрузилась в иной мир — мир, основанный на ином принципе… мир, не просто отвергающий, но опровергающий собою все законы природного естества и земного бытия! Я провела над рукописью весь день напролет, обуреваемая целым потоком мощнейших чувств, и чем дольше я старалась вникнуть в смысл своих ощущений, тем более непостижимым становился для меня этот таинственный мир, в котором Любовь и Смерть — но иные, чем мы можем себе вообразить, ни капли не похожие ни на что земное, — как бы сливаются воедино!

— Должна признаться, Энн, ты меня пугаешь! — ответила Шарлотта, насторожившись. — Я ошеломлена!

— Чем дольше я сидела над рукописью, — продолжала Энн, словно не замечая ничего вокруг, — тем сильнее и неотступнее мною овладевал подспудный всепоглощающий Страх. Это ощущение усугублялось еще и тем, что Эмили взяла за основу своего творения наше заветное семейное предание.

— Неужели ты имеешь в виду ту престранную историю, что когда-то приключилась с нашим достославным прапрадедушкой?

— Вот именно! — возбужденно подтвердила Энн. — Только представь себе: Эмили отважилась использовать в своем мистическом, можно даже сказать д-дьявольском, р-романе священное предание нашего семейства.

— Ну уж, моя прелесть, ты явно преувеличиваешь значение этой реликвии, доставшейся нам по наследству от наших славных предков! — ответила Шарлотта, несколько приободрившись, — Я лично не вижу ничего священного в душещипательной истории о том, как наш добрый прапрадедушка подобрал на пути из Ливерпуля чернокожего мальчишку-сорванца, Бог весть каким чудом оказавшегося в трюме торгового судна. И как этот подлый негодяй Вельш[56]отплатил своему благодетелю, прибрав к рукам фамильную ферму Бронте и лишив крова всех детей нашего прапрадеда. И, в довершение к своим чудовищным злодеяниям, взял на воспитание нашего почтенного деда Гуга, когда тот был еще несмышленым ребенком, обманом отняв его у законных родителей, и обращался с ним немногим лучше, чем с уличной собакой. Право же, сия незатейливая история пригодна для романа.

— У Эмили черного злодея зовут не Вельшем, а Хитклифом[57],— уточнила Энн, горько улыбнувшись.

— Хитклиф? — с интересом переспросила Шарлотта, — Символичное имя. В лучших традициях современной английской литературы. А как зовут героиню?