Втянет носящая плод, говорят, что не выкинет плода;

Действие то же, коль корень растертым прикладывать к матке…

Пестик стучит, говорящий насмешливо хмыкает и продолжает:

— Как обычно у человеческих целителей, рядом с толковыми советами полная глупость. Потемнение в глазах может быть из-за десятка причин, в половине из которых переступень только повредит. И цветок в данном случае нюхать бесполезно. Спазмы надо снимать, если есть угроза выкидыша. Вот корень действительно может помочь. Но прикладывать его к матке — это в крайнем случае, самом крайнем. А так — действительно лучше семена. И именно с поской, в этом Одо совершенно прав…"

Маделайн готовит семена переступня от потери плода, и она знает манеру Керена читать стихи Одо: слегка нараспев, в строгом ритме и темпе, отмеряя ими время вместо часов. Манеру, которую я невольно перенял. Откуда она знает Керена? Я о лекарке Маделайн услышал от Лиса Мартина, он как-то лечил у старухи пропоротый в кабацкой драке бок. Старуха хорошо сняла лихорадку от грязного лезвия и не сдала Лиса стражникам, искавшим его по Стамассу пару недель. Инквизиция, конечно, это не стража, но ничего не поделать — выбора у нас нет. Потолковать бы со старухой, только с рассветом мне надо уходить: скоро последний день Йоля и отпущенное мне время на исходе. Что ж, смогу — вернусь. К этому замку сходу ключ не подобрать…

Ночь то тянется, то летит с безнадежной быстротой отнимая крупицы жизни у младшей Бринар. Засыпав последние ингредиенты в котелок, хмурая Маделайн отправляет мальчишку, притаившегося в углу, в соседнюю комнату — спать. Лисенок отчаянно мотает головой, но глаза у него слипаются, мальчишка едва не падает от усталости, но не уходит, глядя на мать. Неизвестно, каким чудом Бринар держится. Семена давно растерты в пыль, и она сидит у изголовья дочери, держа ее за руку, тихонько рассказывая что-то. Вслушиваться мне некогда, я только и понимаю, что женщина говорит по-молльски. Что-то о доме, куда они поедут, винограднике…

Маделайн варит зелье, быстро и беспрекословно выполняя все, что я говорю. И ночь длится, длится… В самый глухой предрассветный час мы спаиваем девчонке еще горячее зелье, укрываем ее одеялом. Тяжелые хрипы рвут ей грудь, но девчонка дышит. Час, второй…

— Вам нужно поспать, госпожа, — говорю я, оглядываясь на Бринар, у ног которой пристроился, положив ей голову на колени сын. Вот упрямец — так и не ушел…

— Ничего, — едва слышно отвечает она. — Я еще посижу…

— Не дури, девочка, — поддерживает меня Маделайн. — Эти двое пока обойдутся без тебя. Или хочешь потерять третьего? Веди ее в спальню, рыцарь, и уложи силой, если нужно. Вздумала угробить себя совсем…

Под ворчание знахарки я протягиваю женщине руку, помогаю встать. Мальчишка так и остается в изножье у сестры, свернувшись клубком, Бринар же следует за мной, слишком измученная, чтоб сопротивляться.

— Не знаю, как вас благодарить, — шепчет она, опускаясь на узкую деревянную кровать Маделайн.

— Можно просто не проклинать слишком сильно, — усмехаюсь я, опускаясь на колено. — Не наклоняйтесь, я помогу вам разуться.

Стягиваю отсыревшие сапоги и короткие чулки, растираю влажные холодные ступни с опухшими щиколотками. Вроде бы на Маделайн можно положиться, уж в женских делах она точно понимает больше меня. Может, Бринар и доходит свой срок…

— Разве я могу вас проклинать? — звучит сверху смертельно уставший голос. — Теперь, после всего…

— Я не сделал ничего особенного, госпожа, — отзываюсь я. — Только то, что было выгодно мне. Ложитесь, вам нужно поспать.

— Вам было выгодно рисковать ради нас жизнью, мессир?

Она послушно укладывается набок, привычно устраивая живот, смотрит на меня, подложив под голову ладонь. Светлые глаза смотрят прямо и смело, совсем не по-женски. Пожимаю плечами, укрывая ее одеялом.

— Разом больше, разом меньше. Я и так не в ладах с инквизицией. Вам следует подумать, куда вы отправитесь потом, госпожа. Боюсь, вытащив из одной беды, я лишь сильнее загнал вас в другую. Теперь церковники станут искать еще старательнее. Маделайн приютит вас на несколько дней, не дольше, да и то в ее доме может быть опасно. Инквизиция знает всех лекарок в городе, здесь вас будут искать первым делом.

— Мы слишком приметны, — грустно улыбается она. — Я бы ушла хоть завтра, но Энни…

— Ей лучше, — говорю я правду, понимая, что это еще ничего не значит. — Сейчас это главное. Спите, госпожа.

— А вы… — ее глаза уже закрываются сами, она зевает, не в силах бороться со сном.

— Я лягу там, у очага, и уйду с рассветом. Не бойтесь, если все будет хорошо, мы еще долго не увидимся.…

Она не отвечает — спит. Выйдя, я встречаюсь взглядом с Маделайн, сидящей возле девчонки.

— Хорошо ты мыл котелки, смертевед, — хмыкает старуха. — Похоже, девчонка выкарабкается.

— Ну и славно, — отзываюсь я, бросая плащ на пол у очага. — Им нужно уйти поскорее и тайно. Как бы уже завтра к тебе не наведались инквизиторы.

— Вот как…

Маделайн задумчиво шевелит губами, тяжело вздыхает.

— Одни беды от вас, чародеев. Отведу их к своей сестре, только девочку, боюсь, придется везти…

Перед тем, как лечь, я выгребаю из карманов все монеты, что там завалялись. Несколько серебряных крон и пара медяков тускло поблескивают на столе.

— Больше нету, прости. Буду в Стамассе снова — расплачусь за все.

— Хочешь мне заплатить — обойди мой дом подальше, — хмыкает старуха, сгребая со стола монеты. — Хорошая девочка эта рыжая, да связалась не с тем. Не будет ей с тобой счастья…

Счастье со мной? Мне так смешно, что я даже засыпаю не сразу, коснувшись подушки, а спустя лишь пару минут. Слышу треск толстого полена в очаге, подложенного на ночь, сопение мальчишки, тяжелое, но ровное дыхание больной. А потом все гаснет в темной теплой тяжести сна.

Утром встаю первым. Маделайн дремлет в кресле у очага — ей тоже нелегко пришлось. Энни Бринар явно легче: ко лбу прилипли мокрые рыжие завитки, но жара уже нет, да и дышит девчонка уже не с такими жуткими хрипами. Ночью сквозь сон я слышал, как она откашливала мокроту…

Поднявшись, я выхожу из дома за дровами. В очаге еще теплятся присыпанные пеплом угли, а больной нужно тепло. Развожу огонь, ставлю котелок с водой, кидаю в него несколько веточек чабреца и душицы из запасов Маделайн. Это не тонкое зелье, а так… горячего попить. Мальчишка сонно ворочается в ногах у сестры. Вот у кого все тело затечет…

Выпив горячего отвара, я расталкиваю молльского лисенка, заставляю одеться и выйти вслед за мной. Он так хочет спать, что даже злиться на меня, как обычно, не может. Ежится, дрожит от холода, смотрит хмуро и непонимающе. Наверное, я делаю глупость…

Отцепив от пояса ножны, я всовываю их в руки лисенку. Керен подарил мне этот нож на удачу, и видят боги — он приносил мне удачу не раз. Может, и им принесет? Я больше ничего не в силах сделать…