По пути к дверям конференц-зала Линдсей молила в душе Бога, чтобы ее не затоптали. Ей наступали на ноги, ее пихали, швыряли из стороны в сторону – оставалось только надеяться, что не повалят на пол, что означало бы верную гибель. Сотрудники фирмы Казарес, облаченные в строгие черные костюмы, пытались хоть как-то утихомирить толпу. Но их было слишком мало – бурлящий людской поток грозил смести и разметать и их. О том, чтобы заставить каждого показать на входе пригласительный билет, не могло быть и речи. Линдсей получила по голове длинным штативом с увесистым микрофоном на конце, и по пальцам ее ног прогулялась какая-то особа в туфлях на острых шпильках. Грузный, как медведь, мужик – представитель одного из американских телеканалов – саданул ей локтем под ребро. Линдсей отлетела от него будто пушинка и закружилась в мощном водовороте. Перестав сопротивляться, она позволила толпе нести себя вперед. Перед ее глазами открылся зал, залитый слепящим светом. Вдали виднелась черная сцена, похожая на эстраду, на ней – пюпитр, микрофоны, камеры, а над всем этим – гигантская фотография Марии Казарес, всем известный битоновский портрет, увеличенный до невероятных размеров. Набравшая силу волна вплеснула Линдсей внутрь зала. Тогда-то она и увидела Роуленда Макгуайра.

Он находился буквально в паре метров от нее, чуть в стороне от эпицентра давки. Высокий рост позволял ему видеть всех, кто входил, вернее вваливался, в эту дверь. Как подметила Линдсей, одет Роуленд был в черный плащ и черный костюм. Довершал этот ансамбль черный галстук. Своим строгим одеянием он заметно выделялся на фоне пестрого многолюдья. Его лицо было бледным и сосредоточенным, взгляд не отрывался от дверей. У Линдсей не было и тени сомнения, кого именно он высматривал в этом муравейнике.

Должно быть, Роуленд Макгуайр сразу заметил Линдсей, хотя поначалу не подал вида. Но, выбрав удобный момент, он неожиданно сделал резкое движение вперед. Грузный американец, ранее грубо оттеснивший Линдсей, полетел в сторону с такой силой, что едва устоял на ногах. Крепкие пальцы стиснули локоть Линдсей и вырвали ее из тисков толпы. Все это Роуленд проделал молниеносно, ни на мгновение не сводя глаз со входа.

– Видишь вон того распорядителя? – мотнул он головой в сторону одного из служащих Дома Казарес. – Он держит для нас три места – центральный сектор, четвертый ряд. Иди к нему прямо сейчас и попроси, чтобы он тебя усадил. А я задержусь тут на минутку.

– Целых три места? Да еще стерегут для нас? Черт возьми, Роуленд, как это тебе удается?

– Умение распоряжаться финансами, – натянуто ухмыльнулся он. – Иди, Линдсей, не задерживайся.

Линдсей повиновалась. Распорядитель проявил такую любезность, словно перед ним был сам главный редактор американского издания «Вог». Ошеломленно оглядевшись, она поняла, что мыслила в правильном направлении: в том же ряду важно восседали издатели крупнейших журналов, освещавших новости моды и светской жизни. Из американских здесь был представлен не только «Вог», но и «Харперз базар», а из французских – тот же «Вог», только парижское издание, и «Пари-матч». В представительной компании примостился и издатель «Хелло!». Приход Линдсей был встречен взглядами нескольких пар глаз, округленных в приятном изумлении. Кое-кто даже послал ей воздушный поцелуй. Через пять минут появился и Роуленд. Сев рядом с ней, он осведомился:

– Ты сегодня утром Джини случайно не видела? Она вернулась в отель?

– Нет, не видела. Я и представления не имела, что она уходила.

– Ей нужно было подобрать кое-какой материал. – Он обернулся, рискуя свернуть себе шею, и снова уставился на распахнутые двери. – Наверное, что-то ее задержало. По моим расчетам, она должна быть уже здесь.

Линдсей промолчала. Роуленд Макгуайр буквально излучал напряжение: его повернутое лицо было бледным, подбородок вызывающе выпячен, сильные, чуткие руки готовы сжаться в кулаки. С ним явно творилось что-то неладное. Случилось нечто чрезвычайное, выходящее за рамки сценария, который Линдсей уже успела составить в воображении. Ей стало стыдно за пошлость собственных мыслей. Остатки тяжелого впечатления от россказней Пикси улетучились как дым.

Если Джини в самом деле намеревалась присутствовать на пресс-конференции, то сильно запаздывала. Двери зала уже закрывались. У подножия сцены выстроилась в полной боеготовности шеренга телевизионщиков и фоторепортеров. Журналисты нетерпеливо возились на местах.

Линдсей тихо поинтересовалась:

– Скажи, Роуленд, ты всегда в таких случаях надеваешь черное?

– Что? – Он непонимающе взглянул на нее и отвел глаза в сторону.

– Я это к тому, что большинству людей в наше время все равно, что и когда надеть. Почти никто не заботится больше о формальностях. Даже на похоронах…

– Как тебе сказать… Я и сам как-то не очень задумывался над тем, что надеть. – Роуленд снова повернул голову к входу. – Привычка, наверное. Воспитание сказывается. Когда я жил в Ирландии, еще мальчишкой, люди, помню, всегда одевались особо, когда кто-нибудь умирал. В знак уважения к покойному. А почему это вдруг тебя так заинтересовало?

– Сама не знаю. – В душе Линдсей была тронута его ответом. – Просто мне нравится, как ты выглядишь – немного старомодно, но в этом чувствуется что-то правильное.

Однако Роуленд уже не слушал ее. Встав с места, он небрежно сбросил с себя плащ. Несмотря на минорную обстановку, от Линдсей не укрылось, как несколько женских голов тут же повернулись в его сторону. Она тоже подняла глаза. Непокорные темные волосы падали Роуленду на лоб. Черный костюм и белая рубашка подчеркивали его высокий рост и мужскую стать. Линдсей услышала, как в их ряду прошелестел чей-то шепот с резким американским акцентом:

– Милая, ты не знаешь, кто этот божественно сложенный красавчик?

Но чужие слова, как видно, не достигали его слуха.

– Черт… – вполголоса выругался он, садясь на место, в то время как на сцену выходила группа служителей в черном. – Черт, поздно уже. А мне так надо было с ней поговорить.

– У тебя есть какая-то зацепка? – спросила Линдсей, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно равнодушнее. Возможно, речь и в самом деле шла о новой нити в расследовании, которое Роуленд вел вместе с Джини. Однако при виде того, как он беспокоится, в душу закрадывалось подозрение, что речь здесь вовсе не о журналистских находках.

– Что? Да. Есть. А теперь приходится ждать… – Он посмотрел на помост, где уже скорбно застыла группа людей в черных одеяниях. Линдсей тоже переключила внимание на сцену, невольно восхищаясь тем, как умело обставлено это мероприятие. В следующую секунду она сосредоточилась до предела. К пюпитру с микрофоном быстрым шагом приближался Лазар. В зале воцарилось мертвое молчание.

Траурная речь оказалась краткой. Он зачитал ее четырежды: сперва по-французски, потом по-английски, по-испански и, наконец, по-немецки. Никто за это время не издал ни звука – только телекамеры тихо стрекотали в тишине. И лишь когда Лазар закончил говорить, черный помост озарили десятки вспышек фотоаппаратов.