Услышав с десяток таких ответов, Регарди с трудом сдерживал кипящую в груди злость. Раньше ему и не приходила мысль о том, что Атрея была старой. Вот, Зерге – другое дело. От нее и пахло так, словно, смерть всегда стояла у нее за плечами. Что касалось Атреи, то от сестры учителя всегда исходили ароматы молодости, любви, юности и соблазна. Нет, Регарди не верил в ее старость, равно как и в приближающуюся гибель.

Поиски Арлинга закончились на террасе храма Семерицы, где репетировали актеры, готовившие праздничное представление ко Дню Умиротворения. Ему подумалось, что, если Атрея собралась танцевать нечто грандиозное, она могла быть здесь, потому что часто хвалила храмовую террасу, как наиболее удобную площадку для танцев. Но и среди охваченных религиозным счастьем кучеяров ее не оказалось.

Он уже собирался уходить, когда вдруг наткнулся на имана, который стоял у стены храма и молча наблюдал за своим учеником, прогуливающим занятия. Трехчасовой утренний бой с деревянным человеком на Огненном Круге Арлинг заменил беготней по городу. Теперь учитель наверняка уже знал об этом.

Направляясь к иману, Регарди перебрал в уме десятки оправданий, почему он пропустил тренировки, но, не придумав ничего убедительного, решил, что ложь только рассердит учителя.

– Я искал Атрею, – сказал он с вызовом, готовясь к обороне.

– Знаю, – усмехнулся иман. – Пошли. У меня есть для тебя другое занятие.

И все. Никакой злости, никаких упреков. Мистик разрушил его крепость, даже не прилагая усилий. На миг Регарди захотелось взбунтоваться и заявить, что без Атреи он никуда не пойдет. Однажды он уже пытался спасти человека, но потерпел поражение – Магду казнили. Судьба подарила ему шанс попробовать все сначала. Он еще мог спасти кучеярку, мог закончить то, что начал десять лет назад в мире, который когда-то был его родиной.

Однако борьба с самим собой длилась не дольше секунды. А потом Арлинг поспешно склонил голову, надеясь, что его сомнения остались незамеченными. В Школе Белого Петуха были простые правила. И самое первое гласило: когда учитель говорил, что у него появилось задание, то ученик должен был приложить все усилия, чтобы его выполнить. Без сомнений и колебаний. Следовать этому правилу полагалось так же неукоснительно, как, например, не дышать, когда твоя голова находилась под водой. За долгие годы Арлинг не просто вызубрил его наизусть. Он разучился поступать иначе.

– Слушаюсь, учитель, – произнес Регарди, понимая, что проигрывает самому себе. Прежде чем пытаться спасать Атрею, ему нужно было бросить вызов мистику, разрушив доверие, которое они построили за годы обучения. И хотя на душе у него скребли кошки, ему пришлось быть с собой откровенным. Сказать «нет» иману было труднее всех тренировок Огненного Круга.

– Куда мы идем? – не выдержав, спросил он, когда учитель забрался на носилки, велев ему держаться рядом.

Обычно мистик ходил по городу пешком, либо разъезжал на осле, но на важные встречи всегда брал паланкин. На душе у Арлинга было скверно. Еще утром он хотел перевернуть весь мир, а через пару часов отказался от друга так же легко, как перешагнул камень на дороге.

– В городскую тюрьму, – учитель бросил слова так небрежно, словно они отправлялись в чайную или на прогулку по городскому парку. Впрочем, через секунду мистик говорил уже серьезно:

– Не подведи меня, Лин. Сегодня в твоей жизни произойдет два важных события. И танец Атреи – одно из них. Ты должен будешь запомнить его до последнего жеста. Я дам тебе целый год, чтобы ты выучил его и показал мне. Будь очень внимательным, потому что никто не сможет повторить его для тебя еще раз.

Год на то, чтобы разучить танец? Это был большой срок, но значение, которое придавал иман последнему выступлению Атреи, настораживало.

– Хорошо, учитель, – склонил голову Регарди. – А что за второе задание?

– Не спеши, – сказал мистик и приказал нарзидам остановиться.

Арлинг «огляделся». Он редко бывал в этой части города. Судя по зловонию, разлитому по всей улице, они попали в ремесленный квартал. Недалеко от дороги находились дубильные ямы, в которых вымачивалась кожа. Зловоние перебивало все запахи, мешая сосредоточиться. Одно время иман любил приводить его сюда, заставляя часами нюхать отвратительную вонь, пока тошнотворная волна не начинала исчезать, открывая другие запахи – пота рабочих, застоялой воды, нагретого металла, сырой глины, ослиной шерсти.

Регарди и сейчас чувствовал их, потому что в таких районах уклад жизни менялся редко. Правда, к своим давним ощущениям он добавил бы пару «эмоциональных» нот. За вонью дубильных ям пряталось зловоние страшнее. То была вонь нищеты, голода, усталости и безнадеги, которая веками жила в районах, населенных нарзидами. В городе к ним относились хуже, чем к бродячим керхам, грабившим караваны, а на невольничьих рынках раб-нарзид стоил дешевле курицы.

Вспомнив, куда они шли, Арлинг понял, почему иман попросил слуг остановиться. Через дорогу возвышались башни Балидетской тюрьмы.

Жемчужина Мианэ была прекрасна всем – вечноцветущими садами, древними улицами, пышными дворцами, богатыми рынками и величественными храмами. Но два места в ней Регарди сравнял бы с землей, не задумываясь. Ими были невольничий рынок в северном квартале и городская тюрьма. Он всегда старался обходить их стороной – чем дальше, тем лучше. Даже не касаясь моральной стороны рабства, ему было трудно понять смысл его существования. Как правило, рабы были ленивы, к ним полагалось иметь надсмотрщиков, из них получались плохие работники и уж совсем бесполезные воины, которые не только не хотели сражаться, но и охотно предавали хозяина при первой возможности. Другое дело – слуга, которому ты платишь, и с которого можно было спросить за плохую работу.

Что касалось тюрем, то они принадлежали к тем немногим вещам в мире, которые вызывали у него страх. Ему было трудно его объяснить, но одна мысль о заточении в четырех стенах заставляла его лихорадочно искать струю свежего воздуха. Арлинг не любил запертые и тесные помещения с детства, а когда ослеп, понял, что чувствовал себя в большей безопасности на улице, чем в окружении четырех стен. Несмотря на недовольство имана, свою комнату в Доме Солнца он никогда не запирал, а окна всегда держал открытыми. Если бы перед ним поставили выбор – тюремное заключение или казнь – он бы без колебаний выбрал мгновенную смерть.

Тюрьма Балидета простиралась почти на целый квартал – в основном, под землей. В городе ходили легенды, что когда-то с неба в этот район упал огромный кусок камня, который большей частью провалился в пески. И опять в спину дышали серкеты. Беркут считал, что древние, населявшие Жемчужину Мианэ до кучеяров, отдали его жрецам Нехебкая, которые вырезали в нем лабиринт, где проводили кровавые обряды и церемонии. Когда Скользящие ушли из города, подземный комплекс долгое время пустовал, пока находчивые Агабеки, правившие Балидетом до Аджухамов, не устроили в нем тюрьму, сразу получившую репутацию одного из самых гиблых мест Сикелии.

И хотя, по словам Шолоха, тюрьма была огромна, наземная ее часть состояла из небольшого одноэтажного здания и двух квадратных башен, которые возвышались над ним, словно последние зубы доживающего свои дни старика. В одной башне жили тюремщики, а в другой содержались смертники, которых переводили в нее из подземелий накануне казни. Считалось, что возможность наслаждаться солнечным светом была проявлением милосердия со стороны городских властей. Однако Арлингу это казалось, скорее, плохим чувством юмора. Он еще раз убедился в кровожадности своих новых сородичей, когда узнал, что в башню сажали не простых смертников, а лишь тех, кто был осужден на мучительную казнь с пытками на главной площади. Обычно приговоренных к смерти вздергивали на рыночных площадях без каких-либо церемоний.