Он обернулся и спросил торопливо:

– Как она?

Я ответил с подъемом:

– Поздравляю вас, барон! У вас верная и любящая супруга. Она бросилась под копыта моего коня, только бы сказать, что вы невиновны…

Он охнул.

– С нею все в порядке? Я просил друзей, чтобы заботились о ней…

Я проглотил готовое сорваться с языка замечание, как в окружении Кейдана понимают заботу о женах других придворных, но, наверное, барон Фортескью на такие пустяки махнет рукой, лишь бы жена жива и здорова и чтоб имение не отняли…

На выходе перепуганный комендант протягивал мне ключи от всех камер. Я спросил строго:

– Кто еще в заключении?

– Все камеры полны, – ответил он поспешно. – У нас только знатные люди…

– За что сидят?

– Одни за измену, другие уличены в сношениях с противником, двое за растление малолетних…

Я удивился:

– За это сажают?

Он развел руками и стыдливо потупил глазки.

– Те малолетние оказались из знатных семей. Одна даже в дальнем родстве с королем…

– А, – сказал я, – тогда понятно. Этих оставить, остальных отпустить по случаю восшествия в город славного и милостивого сэра Ричарда Брабантского. Ты понял, скотина, кто это?

Он рухнул на колени.

– Сэр! Я понял сразу, как только увидел вас! Издали!

– Тогда бди, – сказал я зловеще. – Власть поменялась, но все шестеренки должны крутиться. Я не допущу беспорядков!

Королевский дворец после короткого коллапса начинает оживать. Слуг и лакеев осталось маловато, сбиваются с ног, стараясь угодить новым хозяевам. Рыцари и кнехты еще кого-то деловито насилуют, но грабить я запретил, а простое насилие для просвещенных аристократок совершеннейший пустяк, недостойный даже упоминания.

То же самое и в отношении служанок любого калибра. Кто-то из них даже доволен нарушением рутины, все-таки всласть и без греха, никто не упрекнет.

К вечеру стараниями барона Альбрехта и сэра Норберта жизнь была восстановлена в минимальном объеме, разве что знать пока что отсиживается по домам, но нам нужнее слуги, а не королевский двор.

А они то и дело забегают в зал, внося не столько еду, как охлажденное вино. Бобик на них не обращал внимания, уже знает, что самые главные люди на свете это я и повар, и от него вскоре шарахаться перестали.

За окнами страшно и красиво полыхает огненный закат, алые отблески проникают в зал и падают на стол. Кубки выглядят раскаленными, потому вино кажется удивительно сладким и душистым, когда обнаруживаешь, что в нем плавают кусочки льда.

Первым явился на совет барон Альбрехт, сел по моему кивку за стол и жадно ухватил кубок. Бобик поднял голову, понял, что только пьем, а это неинтересно, и уронил голову на лапы. Я смотрел с удовольствием, как барон торопливо осушает посудину, Кейдан здесь принимал доверенных лиц, а я сейчас начинаю пир с ближайшими военачальниками.

Он наконец оторвался от кубка, вытер губы и сказал с удовольствием:

– Вино замечательное! А так, конечно, чудовищная страна, чудовищно развращенный народ… Как вы были правы, сурово обличая пороки ее жителей!

Я потянулся, зевнул.

– Ну, теперь, когда мы завоевали Сен-Мари… почти завоевали, могу признаться, что я несколько…

– Что? – спросил он настороженно.

– Перегибал, – признался я скромно. – Не такие уж они и чудовища. Во многом здесь жить удобнее, чем в Армландии или любом другом северном королевстве. И нравы тут мягкие…

Он спросил с подозрением:

– А черные мессы?

– Черные мессы – зло, – согласился я, – но они все-таки вне закона. Хотя закон смотрит на это сквозь пальцы, раз это выглядит, как невинные причуды богатых и очень богатых. Во всяком случае, благополучию и сытому состоянию ущерба это не наносит, а в этом случае пусть, не особенно и мешает. Зато богатые таким образом выпускают лишний пар. В каждом обществе должны быть такие предохранительные клапаны, иначе взорвется. Чересчур пассионарные должны иметь возможность либо иммигрировать на новые пространства, либо на месте заняться чем-то противозаконным, но не вредящим основам.

Он помотал головой, чуточку ошалелый, глаза полезли на лоб.

– Простите, сэр Ричард, ни черта не понял!.. Вы хотите сказать, что оклеветали жителей Сен-Мари? Чтобы воспламенить наш воинский дух и легче завоевать?

Я развел руками.

– Сэр Альбрехт, ну что вы все прямо… неловко за вас! Прямо, как сэр Растер. Конечно, я чуточку сгустил краски, ибо борцы за правое дело сражаются лучше, чем просто… борцы. Но королевство в самом деле погрязло. И мы его встряхнули.

– Но вы же сказали…

– Что жить тут приятнее?

– Да.

– Приятнее, – сказал я со вздохом, – не значит лучше. Мы ведь во главу угла ставим достойную жизнь?..

– Ну да, – пробормотал он с настороженностью.

Хлопнула дверь, вошел Растер, за ним Митчелл. Растер сразу потер руки и посмотрел на барона с укором, как тот мог прийти раньше и уже пьет, непорядок. Митчелл принялся чесать Бобика, тот хрюкал и выгибал спину.

Поглядывая на них, я сказал громче:

– А для достойной жизни приходится иной раз вылезать из теплой постели, когда так хочется еще понежиться… Особенно когда рядом теплая и мягкая девка. Приходится идти, когда хочется сидеть… а то и лежать. Здесь народ, можно сказать, устал идти к Богу и… лег отдохнуть. А это очень опасно.

Растер и Митчелл сели по ту сторону стола, Растер ухватил кубок, Митчелл отстал от него едва ли на долю секунды.

– Отдых? – спросил Растер в недоумении. – Опасен?

– Когда один человек отдыхает, – объяснил я, – прекрасно. Но когда отдыхает народ…

Митчелл посмотрел на меня в упор.

– И что же? – спросил он. – Истребить?

– Господь так и сделал, – ответил я серьезно. – Когда человечество остановилось на пути к Господу, оно было уничтожено. Новое человечество уже не останавливалось, только в некоторых городах и регионах наблюдалось… гм… Ну, вы знаете про участь Содома и Гоморры, истребление могучих империй майя, ацтеков, инков…

Митчелл помотал головой.

– Не слыхал ни о каких ацтеках, но верю, верю. Даже потому, что лучше верить в правоту своего дела, а то как вспомню, сколько я зарубил… бр-р-р… если не за правое дело, то хоть в монастырь замаливать грехи, хоть я и сам не очень-то люблю кланяться даже Богу.

В зал начали входить Макс, Ангелкейм, Зольмс, Рейнфельс, появился граф Ришар, а с ним, к моему изумлению, Теодорих, Асмер и Бернард, а также рыцари из моего Амальфи: Зигфрид, Ульман…