– Кто это сделал? – спросила я возмущенно, стараясь унять дрожь в руках. – Максим?

– Возможно, – вздохнул отец. – Или миссис де Уинтер, хотя она это отрицает.

– Но это могла сделать и сама Ребекка. Все равно этого уже никогда не выяснить. Но я знаю, кому бы я отдала предпочтение из этой троицы, – сказала Роза. – Очень глупо: ничто не говорит громче, чем молчание, – добавила она.

Ночью отец спал крепко и спокойно, даже похрапывал, а я долго не могла заснуть.

Утром я принесла ему завтрак в постель, но оказалось, что он уже успел встать. Я ждала, что он начнет меня расспрашивать про миссис де Уинтер, но вновь убедилась, насколько решительно он отгораживался от всего, что имело отношение к прошлому. За предыдущую неделю ему удалось освоить трудное искусство забывать. Он полностью сосредоточился только на подготовке к ленчу, к приезду Тома и его друга Николаса Осмонда. И готовился весьма тщательно: разложив несколько костюмов и галстуков на кровати, он придирчиво рассматривал их.

– Хочу выглядеть представительно. Кстати, ты ведь знаешь, что к нам должен присоединиться и мистер Латимер – я тебя, кажется, предупреждал. Он несколько оживит нашу беседу. А теперь взгляни женским глазом, который костюм лучше – этот или тот?

Отец прекрасно знал, что не упоминал о том, что пригласил Фрэнсиса. И предложил мне на выбор два одинаково тяжелых твидовых костюма. Если сейчас, в девять часов утра, уже было довольно тепло, то можно себе представить, насколько повысится температура к ленчу. Я попыталась склонить отца к более легким костюмам, которые сохранились еще со времен его пребывания в Сингапуре, но он решительно отказался от них. И я догадывалась почему: ему невыносима была мысль, что кто-то заметит, как сильно он исхудал за последнее время. А плотная тяжелая ткань скрывала худобу. Мне пришлось смириться, и я указала на зеленоватого оттенка костюм.

– То, что надо, – удовлетворенно сказал отец, приподнимая его. – В котором часу прибывают наши мальчики?

– Часов в двенадцать, папа. Что-то около того.

– «Что-то», «около»… – проворчал он. – В наше время люди были более пунктуальными, если им назначали время встречи. Да, мне еще надо подумать насчет выпивки. Что осталось в наших погребах? Кажется, у нас еще имеется пара бутылок этой настойки, но я почему-то никак не мог отыскать их…

Я поспешила вниз и спрятала бутылки в самое надежное место, а потом мы с Розой вынесли обеденный стол в сад.

– Он наденет твидовый костюм, – сказала я, устанавливая вазу с цветами на белую скатерть, и воздух сразу пропитался нежным ароматом. – Роза, какой сегодня чудесный день! – невольно воскликнула я.

– Ты очень хорошо выглядишь, – отозвалась она. – Надеюсь, сегодня отец не доставит нам хлопот. Когда я выставлю заливное, сделай вид, что не заметила там чеснока. Ты же знаешь, как к этому относится отец. Если, конечно, мистер Галбрайт сдержит свое обещание и привезет чеснок…

Том – человек слова. Он приехал со своим другом на какой-то экзотической, как я поняла, спортивной марки машине в двенадцать часов пять минут. Они приехали с парома из Сант-Мало рано утром и привезли фрукты из Франции, которые нельзя было приобрести в Керрите, бутылку шампанского, несколько сортов молодого вина, гроздья винограда, связки розового чеснока, пучки острого пахнущего чабреца, ароматного розмарина и майорана, пакет кофе в зернах и в изысканной коробке, перевязанной ленточкой, домашней выпечки бисквитное печенье в виде пальмовых листьев.

Роза тотчас, как только корзина с подарками оказалась на кухне, занялась приправами. А я, с удивлением окинув взглядом щедрые дары, перевела взгляд на Тома.

За две недели пребывания во Франции он совершенно преобразился: загорел, стал улыбчивым, и я сразу почувствовала, насколько теперь с ним легче и проще общаться. А его друг? Я ожидала увидеть ученого сухаря, опечаленного вдовца, но Николас Осмонд оказался, быть может, самым красивым мужчиной, какого я когда-либо видела в своей жизни и какого я вряд ли еще увижу: золотистого цвета волосы, золотистая кожа и сапфирового цвета глаза. Когда он стоял на одном месте, что случалось довольно редко, слегка изогнувшись и упираясь рукой в бедро, то в памяти сразу всплывали картины художников эпохи Возрождения. Ему не место было на нашей кухне. Он должен был идти с лилией в руках к Деве Марии.

Даже Роза дрогнула, когда их знакомили. Она выглядела несколько ошеломленной и быстро отвернулась, делая вид, что нужно как можно быстрее заняться приношениями, что куда уложить: на лед, в пергамент или в солому.

– Можно мы откроем шампанское, мисс Джулиан? – спросил Осмонд, озарив комнату улыбкой. – Оно еще не успело нагреться, один из официантов на пароме дал нам свежий лед этим утром. Отпразднуем нашу встречу. Какой чудесный дом! Что за дивный день! Мисс Джулиан – нет, я не могу к вам так обращаться. Можно я буду называть вас просто Элли? Элли, а где ваш отец? Как он? Я так давно хотел встретиться с ним. Том мне столько рассказывал про полковника Джулиана. У меня такое впечатление, будто мы знакомы…

Я знала, где мой отец. Он прятался в кабинете. Я привела его вниз.

– Рад снова видеть вас, Том, – сказал отец, пожимая ему руку.

А потом его познакомили с залетевшим к нам по ошибке ангелом. Я видела, что отец делает над собой усилия, чтобы не поддаться его обаянию. Я видела, как его взгляд остановился на золотистых волосах, которые завивались крупными волнами и доходили почти до плеч. Я видела, как взгляд холодных глаз остановился на расстегнутой на груди рубашке без галстука. Его собственные рубашка и костюм были застегнуты на все пуговицы.

Но ледяные кристаллы таяли под флюидами, распространяемыми Осмондом на всех присутствующих.

– Наконец-то мы встретились, полковник Джулиан. Том мне столько рассказывал о вас, – начал Осмонд и тут увидел Баркера. – Какой великолепный пес! Мне нравятся такие собаки. Помесь с ньюфаундлендом? В детстве у меня был такой же – очень умные псы, мы везде ходили с ним вместе. Это Баркер, так ведь? Нет, старина, не вставай!

И Баркер, который всегда сторонился незнакомцев, поднялся на свои истерзанные артритом лапы. Осмонд подошел к псу и подал ему руку. Баркер обнюхал ее, посмотрел на Осмонда и лизнул его ладонь. И Осмонд, встав на колени, потрепал огромную голову Баркера. Я посмотрела на отца. Льдинки в его глазах растаяли, и он широко улыбнулся. «Ангел, – сказала я себе, – покорил и его».

Это был удивительный ленч. Вспоминая теперь о нем, я почти не могу привести подробностей и, конечно, не могу припомнить ничего, что бы тогда подсказывало, насколько круто вскоре переменится моя жизнь.

Перед тем как мы сели за стол, Том отвел меня в сторону, взял за руку и без свойственного ему стеснения и замешательства рассказал, что он решил сделать с кольцом Ребекки – оставить его там, где оно должно быть.

– Не поедешь ли со мной и Николасом после обеда в Мэндерли? – предложил он. Ему хотелось поговорить со мной там.