Надо заметить, что к тому времени Номбре-де-Дьос из-за своего крайне нездорового климата перестал интересовать испанцев как перевалочная база, куда ежегодно доставлялись сокровища из Панамы. В 20 милях к западу от него уже строился другой город — Пуэрто-Бельо, который испанские власти рассматривали в качестве альтернативы Номбре-де-Дьосу. В планы Дрейка, очевидно, входило нападение и на Пуэрто-Бельо, но пока он решил перевести флот к устью реки Чагрес. Не исключено, что адмирал намеревался отправить вверх по течению реки дополнительные силы, чтобы, объединив их с отрядом Баскервиля в районе Вента-де-Крусес, нанести удар по Панаме. Однако когда лодки были готовы к походу, примчался гонец-индеец с сообщением, что Баскервиль возвращается назад.

Как оказалось, после двух дней пути через перешеек, преодолев под проливным дождем около 30 миль, солдаты Баскервиля нашли сожженную противником станцию Вента-де-ла-Кебрада. В двух милях от нее, в теснине, они наткнулись на поваленные деревья, за которыми в лесных зарослях, на крутой скале, скрывалось испанское укрепление. Попытавшись разобрать завал, англичане попали под ураганный огонь семидесяти испанских мушкетеров, которыми командовал капитан Хуан Эрнандес Конабут. Поскольку порох и фитили английских солдат отсырели, они не смогли одолеть врага и, потеряв после трехчасовой перестрелки около двадцати человек (в том числе генерального квартирмейстера капитана Марчента, прапорщика Сэмпсона и королевского стражника Мориса Уильямса), вынуждены были отступить. Тем временем к капитану Эрнандесу подошло подкрепление — полсотни аркебузиров капитана Эрнандо де Льермо Агуэро. Сэр Томас Баскервиль понял, что пробиться к Панаме ему не удастся, и отдал приказ возвращаться назад. При этом 19 раненых, которые не могли передвигаться самостоятельно (включая брата сэра Томаса — «храброго джентльмена» Николаса Баскервиля), пришлось оставить на милость испанцев. Губернатору Панамы дону Алонсо де Сотомайору было направлено письмо с просьбой обращаться с пленными англичанами в соответствии с законами «честной войны», а также уфозой в противном случае не щадить пленных испанцев.

2 января 1596 года уставшие, голодные и обозленные участники панамского похода вернулись в Номбре-де-Дьос. «Мы словно прозрели тогда, — писал Мейнард, — и поняли, что все торжественные речи генерала о сотнях вест-индских городов, которые ему известны и которые нас обогатят, были лишь приманкой, которой он заманивал королеву дать ему почетное дело, а нас — рискнуть своей жизнью ради его славы».

Для Дрейка провал панамской экспедиции оказался весьма болезненным ударом. 4 января он собрал на борту флагманского галеона военный совет. Предстояло решить, что делать дальше. Расстелив на столе карту Вест-Индии, адмирал заявил, что, поскольку на Панамском перешейке испанцы предупреждены о появлении англичан и хорошо подготовились к обороне, следует отправиться в иные места. Он начал рассказывать присутствующим о богатых городах в Гондурасе и на берегу озера Никарагуа, «где, как говорят легенды, улицы вымощены золотом». Адмирал пояснил, что сам он никогда не видел этих мест, но зато много читал о них в книгах.

— Так куда же мы пойдем, в Гондурас или Никарагуа? — спросил Дрейк своих офицеров.

— В оба места по очереди! — ответил за всех Баскервиль. — Но все тамошние города вместе взятые дадут слишком мало, чтобы удовлетворить нас всех.

Перед уходом из Номбре-де-Дьоса англичане сожгли здание королевского казначейства и погрузили на корабли ту небольшую добычу, которую им удалось отыскать в разоренном городе: 20 слитков серебра, немного золота и серебряной посуды. «Можно было бы найти больше, — сообщает Мейнард, — если бы хорошо искали. Но генерал наш считал глупостью собирать урожай по зернышку, когда в Панаме можно было бы грести их пригоршнями».

5 января, в двенадцать часов, корабли подняли паруса и двинулись на запад. Ветры, однако, были противными, и 10 января флот вынужден был стать на якорь в бухточке на южной стороне острова Эскудо-де-Верагуа, примерно в десяти лигах от побережья Мейна и 30 лигах к западу от Пуэрто-Бельо. На рейде был замечен небольшой посыльный фрегат из Номбре-де-Дьоса, предпринявший попытку улизнуть, но пинасы англичан преследовали его и вечером взяли на абордаж. На борту приза нашли немного маиса, четырех испанцев и трех негров, которые на следующий день рассказали Дрейку, откуда и куда они направлялись.

Климат острова, населенного кайманами, змеями и игуанами, оказался «одним из самых нездоровых во всей Вест-Индии», но адмирал почему-то именно здесь упорно ожидал перемены погоды. Чтобы побороть болезни, он приказал всех больных переправить на берег, а здоровым людям заняться чисткой кораблей и сборкой четырех новых пинасов, предназначавшихся для переброски войск по реке Сан-Хуан вглубь Никарагуа. Однако эпидемия ширилась, люди продолжали заболевать и умирать. «За двенадцать дней нашего плавания здесь, — писал Мейнард, — я часто оставался с генералом наедине и думал, не откроет ли он мне своих планов. Я спрашивал его: почему он так часто уговаривал меня еще в Англии не покидать его, когда мы придем в Вест-Индию? И где то место, которое он имел в виду? Он отвечал мне с грустью, уверяя, что не знает Индий; как и я, он никогда не думал, что какой-нибудь уголок земли может так измениться и из цветущего сада превратиться в пустыню. А еще эта переменчивость ветра и погоды! Таких бурь он здесь никогда не видывал. Но больше всего его удивляло то, что с момента отплытия из Англии он ни разу не увидел судна, за которым стоило бы погнаться. Впрочем, в силу величия своего ума он обычно заканчивал свою речь словами: „Ну да это ничего! У Бога много всего запасено для нас; и я знаю много способов сослужить добрую службу ее величеству, а нас обогатить, ибо мы должны получить золото прежде, чем вернемся в Англию“. А между тем, с моей точки зрения, он был в положении человека, который проживает свою жизнь, глупо убеждая себя, что та нянька, которая кормила его в детстве, будет кормить его и в старости, — и вдруг видит, что грудь ее ссохлась, видит свою ошибку, страдает и умирает от голода. Кроме собственных средств генерал поставил на карту и свою репутацию, пообещав королеве вернуть ей капитал с большими процентами. С момента нашего возвращения из экспедиции вглубь Панамского перешейка на лице его ни разу не было видно веселья и радости. В эти дни он почувствовал себя больным».

От испанцев, захваченных на посыльном судне, англичане узнали, что «богатые города», о которых рассказывал адмирал, на самом деле бедны, а путь к ним труден и опасен из-за многочисленных отмелей и скал. Между тем провизии на кораблях становилось все меньше, а больных тропической лихорадкой и дизентерией — все больше. Решив запастись пресной водой в устье реки Фатор, командование отправило туда отряд из тридцати семи человек, но все они были убиты жителями селения Сантьяго-дель-Принсипе.

15 января умер тяжелобольной капитан Энтони Платт. Дрейк тоже заболел дизентерией и больше уже не выходил из своей каюты. Отчаявшись дождаться перемены погоды, он в ночь на 23 января велел ставить паруса и «довериться ветру, который послал Господь».

Флот двинулся из залива Москитос на восток — сначала к Номбре-де-Дьосу, а затем к Пуэрто-Бельо. Болезнь не отступала, и с каждым днем адмиралу становилось все хуже. 27 января, когда «Дифайенс» находился близ острова Буэнавентура, умерли капитан Джосиас с «Дилайта», капитан Эгертон — джентльмен с «Форсайта» и старший хирург флота Джеймс Вуд, имевший каюту на «Гарленде». Тогда же самочувствие Дрейка резко ухудшилось. Он с большим трудом оделся и попросил своего пажа Уайтлока пригласить в каюту брата Томаса и капитана Джонаса Боденхэма — племянника жены. Умирающий подписал текст завещания, находившийся при нем, и попросил Боденхэма сделать к нему приписку, которую он продиктовал. Нескольким офицерам, которых тоже позвали в каюту, сэр Фрэнсис раздал на память кое-что из личных вещей.