плече под плащом, — сказал Вилли. — Такого комфорта он в жизни своей не видал. Дай мне тыкву.

На корме все купались голышом. Мылились, стоя то на одной ноге, то на другой, нагибаясь, чтобы не сразу смыло, а потом, растершись, откидывались назад, прямо под хлещущий дождь. Смуглые тела казались белыми в этом странном освещении. Томасу Хадсону вспомнились купальщики Сезанна, но потом он решил, что интересней бы это получилось у Эйкинса. А потом подумал, что следовало бы ему самому это написать: катер на фоне сокрушительной белизны прибоя, прорвавшей серую пелену дождя, и чернота налетевшего шквала, и мгновенный проблеск солнца, сделавший серебряными дождевые струи и осиявший купальщиков на корме.

Он подвел шлюпку к борту, и Ара забросил конец, и вот они уже были дома.

XI

Вечером, во время дождя, он проверил все места, где после долгих засушливых дней обнаружилась течь, и присмотрел за тем, чтобы всюду были подставлены ведра, а самые щелки, пропускавшие воду, были обведены толстой карандашной чертой; и, когда все это было сделано и дождь перестал, он посовещался со своим помощником и с Арой, и они распределили все вахты, установили обязанности каждого из команды и договорились о разных других делах. После ужина те, кто был свободен от вахты, сели играть в покер, а Томас Хадсон поднялся на мостик. Он взял с собой свой опрыскиватель, надувной матрац и легкое одеяло.

Он решил полежать и отдохнуть, не думая ни о чем. Иногда это ему удавалось. Иногда он просто думал о звездах, не философствуя, или об океане — вне связанных с ним задач, или о восходе солнца — без тревоги за наступающий день.

Он чувствовал себя с головы до ног очень чистым после того, как с мылом вымылся на корме под дождем. Вот буду просто лежать и радоваться ощущению чистоты, думал он. Он знал, что не стоит теперь думать о женщине, бывшей матерью его сына, и о том, как они любили друг друга, о тех местах, где они бывали вдвоем, и о днях, когда произошел их разрыв. И о Томе тоже думать не нужно. Это он запретил себе, как только узнал.

О двух других тоже ни к чему было думать. Их он тоже потерял, и теперь думать о них ни к чему. Все это он обменял на новую лошадь и должен твердо сидеть в седле. Вот и лежи тут и радуйся, что ты такой чистый после дождя и мыла, и постарайся вовсе не думать ни о чем. Одно время это у тебя неплохо получалось. Может быть, тебе удастся заснуть и увидеть во сне что-нибудь смешное или просто приятное. Лежи спокойно и смотри в ночь и не думай. Ара или Генри разбудят тебя, если Питерсу вдруг удастся что-нибудь поймать.

Скоро он и в самом деле заснул. Он опять был мальчишкой-подростком и верхом взбирался на крутой склон ущелья. Потом ущелье раздвинулось и показалась песчаная отмель у прозрачной реки, такой прозрачной и чистой, что можно было разглядеть каждый камешек на дне, и видно было, как одурелая форель чуть не выпрыгивает из воды в погоне за плывущими по течению мошками. Он сидел на лошади и наблюдал за форелью, когда Ара разбудил его.

В радиограмме было сказано: ПРОДОЛЖАЙТЕ УСИЛЕННЫЙ ПОИСК ЗАПАДНОМ НАПРАВЛЕНИИ — и кодовая подпись.

— Спасибо, — сказал Томас Хадсон. — Если будет еще что-нибудь, сообщи.

— Конечно. Ты спи пока дальше, Том.

— Я видел замечательный сон.

— Не рассказывай мне его. Тогда он, может, и сбудется.

Он снова заснул; и, уже засыпая, улыбнулся при мысли, что, в сущности, выполняет приказ: продолжает поиск в западном направлении. И зашел я на запад довольно далеко, подумал он. Дальше, чем там могли предполагать.

Он спал, и ему снилось, что хижина сгорела и что кто-то подстрелил его олененка, успевшего вырасти в оленя. Кто-то подстрелил и его собаку: он нашел ее под деревом мертвую и проснулся весь в поту.

Сны — тоже не решение вопроса, сказал он себе. Лучше уж относиться к ним попросту и не ждать от них анестезирующего действия. Давай-ка продумаем это до конца.

Все, что у тебя теперь есть, — это твоя главная задача, и те частные задачи, которые приходится решать попутно. Это все, что у тебя теперь есть, так что относись к этому по-хорошему. Больше тебе никогда не будут сниться приятные сны, поэтому спать, может, вовсе не стоит. Просто нужно лежать и чтобы голова у тебя работала, пока не откажет, а уж если заснешь, будь готов ко всяким кошмарам. Ночные кошмары — таков твой выигрыш в азартной игре, которую затеял кто-то другой. Ты принял правила и сделал ставку, и вот что тебе выпало: тяжелый, беспокойный сон. А могла выпасть и полная бессонница. Но этот свой выигрыш ты обменял на то, что у тебя есть теперь, так что не жалуйся. Вот сейчас тебя уже клонит ко сну. Так спи, только будь готов проснуться весь в поту. Ну и что? А ничего, совсем ничего. Но ведь было время, когда ты всю ночь спал с женщиной, которую ты любил, и был счастлив и просыпался, только когда она будила тебя, потому что ей хотелось любви. Можешь вспоминать то время, Томас Хадсон, не знаю только, станет ли тебе легче от этого.

Хотел бы я знать, есть ли у них перевязочный материал для второго раненого. Если они успели раздобыть перевязочный материал, могли успеть и еще кое-что раздобыть. А что именно? Как ты думаешь, что у них есть кроме того, о чем тебе известно? Едва ли много чего. Ну, пистолеты, может, несколько автоматов. Может, немного взрывчатки, которую они попытаются приспособить к делу. Я обязан исходить из возможности, что у них есть и станковый пулемет. Только не думаю. Вряд ли им хочется драться. Чего им хочется — это выбраться к чертям отсюда и попасть на испанский пароход. Будь они расположены драться, они бы в ту ночь вернулись и захватили Конфитес. Хотя кто знает. Может, что-нибудь насторожило их. Может, они увидели на берегу наши бочки с горючим и подумали, что мы на ночь возвращаемся туда. Ведь они же не знают, кто мы. Они могли увидеть бочки на берегу и решить, что на Конфитес базируется какое-то судно, потребляющее много горючего. И потом, едва ли им хочется драться, имея уже раненых на борту.